– Сделайте это вместе, – спокойно произнесла она. – Лайле нужно видеть, что вы прошли через это вместе.
После этого, не дожидаясь согласия Нили, она встала на колени и наклонилась к самому лицу Лайлы, а стало быть, и Стоуна.
– Лайла, послушайте. Мне нужно…
– Я не могу!
– Можете. И сделаете. Тужьтесь.
Когда она говорила так спокойно и уверенно, даже Стоуну захотелось выполнить ее приказ.
– Я не могу! – вновь выкрикнула Лайла.
Окажись он на месте Эммы, Стоун непременно напомнил бы упрямице, что она сама устроила себе это приключение, вместо того чтобы отправиться в больницу, как того и требовал здравый смысл. Там бы она получила все необходимые лекарства и даже эпидуральную анестезию. Но нет. Она приехала сюда.
По собственному желанию.
– Послушайте, – произнесла Эмма, вложив в голос всю свою властность. – Я знаю, эта боль разрывает на части. Но ребенок уже готов появиться на свет, Лайла. Он здесь. Вам нужно лишь немного напрячься. И тогда все закончится и вы сможете взять на руки своего малыша.
– Моего малыша, – слабым голосом повторила Лайла, виски которой стали влажными от пота.
– Верно, – решительно тряхнула головой Эмма. С растрепавшимися волосами, в промокшей от пота и крови блузке она стояла на коленях на вершине горы в местности, которую, как знал Стоун, сильно недолюбливала.
И это завораживало. Она его завораживала. Такая элегантная и утонченная, но совсем не чопорная, как он думал раньше.
– Ваш малыш, – напомнила Эмма. – Мучения не пройдут даром, потому что в конце вы получите приз – очаровательного ребенка. Так что давайте это сделаем.
Стоун завороженно наблюдал, как Лайла вздохнула, перестала рыдать и кивнула.
– Хорошо, – произнесла она. – Давайте сделаем это.
Эта перемена поразила Стоуна. Эмма не имела привычки сюсюкать. Мягкость и уговоры были совсем не в ее духе, но сейчас она действовала чрезвычайно мягко и добилась результата.
В этот момент в душе Стоуна шевельнулось что-то странное. Не страсть, нет, но что-то, что могло оказаться хуже.
Гораздо хуже. И это непременно причинит неудобства.
– Ребенок, – хрипло произнесла Лайла, целуя подругу. – Я почти позабыла о нем.
Рассмеявшись сквозь слезы, Нили отерла лицо Лайлы и принялась гладить ее по ногам и дышать вместе с ней.
– На счет «три»! – скомандовала Эмма. – Раз, два, три!
Лайла потужилась, закричала, снова потужилась, и Стоуну показалось, что она сломает ему запястья. Но затем она осела и уперлась спиной в его разрывающуюся от боли грудь, судорожно ловя ртом воздух. Осознав, что его собственная боль не идет ни в какое сравнений с болью Лайлы, Стоун решил молча терпеть.
– Отлично справляетесь, – произнес он в надежде, что так оно и есть и что после этих экстремальных родов у него уцелеет хотя бы несколько ребер.
– Головка показалась, – произнесла Эмма, помогая младенцу появится на свет. – Тужьтесь! – приказала она.
– О господи…
– Вы сможете, Лайла. Я уже вижу личико вашего малыша. А теперь сядьте и тужьтесь!
При звуке этих слов Стоун мысленно сжался, попрощался с последними целыми ребрами и устремил взгляд в небо, когда Лайла выпрямилась и начала тужиться.
Все это сопровождалось криками и болью в запястьях и груди. Краем глаза Стоун видел брата, развернувшегося к происходящему спиной и разговаривавшего по телефону. Мерзавец. Ему-то ребра не переломают.
– Смотрите, – неожиданно закричала Нили. – О господи, смотрите!
Стоун опустил глаза и увидел…
Господи Иисусе! Он увидел кровь, и слизь, и натянутую до предела кожу, и ему стало дурно.
Эхом отозвавшийся в его голове крик, казалось, издало его собственное тело, и если бы он сейчас стоял на ногах, то непременно рухнул бы на землю без чувств. Лишь руки Лайлы, больно впивающиеся в запястья, заставляли его оставаться на плаву.
– Я ее держу! – радостно произнесла Эмма. Она стояла на коленях, поспешно вытирая ребенка полотенцем и одновременно прочищая нос и рот. Она ловко заменила мокрое полотенце сухим, и ребенок заплакал. – Чудесная девочка, – объявила Эмма, кладя ребенка на живот Лайлы.
Малышка испустила истошный вопль.
Стоун с благоговением взирал на крошечное, покрытое липкой субстанцией существо.
Эмма проверила показатели новорожденной, дыхание и мышечный тонус, а когда пережала пуповину и переключила внимание на плаценту, у Стоуна закружилась голова.
Еще ни разу в жизни он не видел ничего более завораживающего, а когда поднял взгляд на Эмму, ее глаза показались ему подозрительно блестящими и затуманившимися от каких-то неясных эмоций.