Но какие бы ядрено-изощренные ругательства я не использовала в адрес Эрика, открыть балконную дверь они были не способны, а в комнату мне, по любому, как-то попасть нужно было. Клювом разбить стекло у меня вряд ли получится, оценила я свои шансы в образе фламинго, поэтому пришлось остановиться на способе не комильфо, то есть перевоплотиться в человека, и затем, находясь на балконе одетой в то, в чем мать родила, атаковать собственные окна сумкой. Честно говоря, о таком подвиге даже подумать было жутко стыдно, не то чтобы исполнить, поэтому я медлила, и медлила, и медлила, и еще раз медлила и еще не один раз медлила. И тут надо отметить, что пословица: «семь раз отмерь, один раз отрежь» определенно содержит в себе океаны океанские мудрости, потому что пока я медлила, меня заметила Присцила, которая теоретически была моей соседкой по комнате, а практически жила у родной тетки по материнской линии. Оказывается, именно в это злосчастное утро, которое увенчало не менее злосчастную ночь, которая увенчала совершенно кошмарно-злосчастный вечер, Присцила поссорилась в очередной раз с тетушкой и вспомнила, что у нее же есть комната в общежитии и, кроме того, решила она, Каролина нуждается в утешении и сочувствии, а значит ее, Присцилы, место рядом с подругой, а не с тетей, уже порядком утомившей ее своими бесконечными нравоучениями и ограничениями.
— Каро? А что ты там делала в такую рань? — устроила мне допрос подруга, впустив меня в комнату.
— Летала, что не понятно… — зло буркнула я. — Я всегда по утрам, перед завтраком летаю!
— А-а-а! А я-то думаю, почему балконная дверь открыта…, но заметив это, — она указала на мужской носок (ах, если бы только носок, его я смогла бы объяснить легко) и…, я мысленно громко, протяжно и отчаянно застонала, на спортивную кофту Эрика, естественно, единственную в своем роде, да еще и с императорским гербом на груди. Дело в том, что летуче-ползучий гад, в отличие от меня, излишней скромностью не страдал, и поэтому приперся ко мне в комнату со своими вещами в пасти. И это мне, а не ему пришлось краснеть и прятаться в ванной, пока он облачался в приличный вид.
— Э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-это не то, что ты думаешь…. В ней Этьен был… и забыл… и теперь она дорога мне как память, — пусть и запоздало, но все же нашлась я с объяснением.
— Вот если бы «э» было чуть поменьше…, я бы тебе может и поверила…
— Ила, это правда. Да и когда бы я успела с недопринцем? Этьена только вчера не стало. Я его еще и оплакать даже не успела, — и… плотину прорвало, и из моих глаз хлынули горькие слезы, совершенно искренние, несмотря на то, что очень своевременные.
— Каро! Бедная моя! — бросилась ко мне с утешающими объятиями Присцила, — прости меня, бесчувственную! Пойдем, я блинчики тебе приготовлю. И я с собой варенье, знаешь какое вкусное, от тетушки захватила! А может, хочешь меда? Или мороженного? Или конфет? Так у нас тоже есть! Я же утешать тебя переехала!
— Спасибо, блинчиков вполне достаточно, — хлюпнула я носом и поплелась заваривать кофе.
Учитывая то, что утро выдалось бурным и полным сюрпризов, надеяться на спокойный, рутинный день — не приходилось. Однако, день меня взял и удивил: занятия в академии прошли своим обычным чередом, а поездка в министерство лишь подтвердила то, что я и так знала. Что касается его императорского бастардства, то в академии он, также как и я, старательно и успешно абсолютно не замечал меня, и этим своим поведением окончательно и бесповоротно убедил Присцилу, что кофта таки не имела к нему никакого отношения. В министерстве же он был безупречно-холодно вежлив и предупредителен, и это его отношение теперь уже меня убедило, что у недопринца ко мне исключительно деловой интерес, и что у нас все же есть шанс сработаться на почве расследования убийства Этьена.
Но с заходом Иири, удача снова повернулась ко мне тем местом, из которого у суубатов хвосты растут. Для того, чтобы Присцила не дай Светлая богиня, не увязалась следом за мной, я, когда до полуночи оставалось еще целых три часа, сославшись на усталость, легла спать. Ясное дело, Присциле, как хорошей подруге, взявшей на себя благородную миссию утешительницы, не оставалось ничего другого, как тоже лечь спать. И она легла и даже уснула. И дернула же меня Тьма, прямо перед выходом еще раз перечитать записку, чтобы убедиться, что я правильно запомнила место встречи. А записка была в сумочке, которую я нигде не могла найти, потому что сумочка мало того, что размером маленькая, так она еще и черного цвета. Ну, и как скажите мне, без единого звука и подсветки в темной комнате можно отыскать черного цвета сумочку? Правильно, никак. А так как единственная стихия, которой я не владею, это огонь, то мне пришлось использовать фонарик, который тоже нужно было найти. В общем, пока я искала фонарик, я перецепилась в темноте через ручку искомой мною сумочки, понятия не имею почему, валявшейся на полу, и дабы не упасть я схватилась за спинку стула, на которой огромной горой покоился (до моего вмешательства, разумеется) ворох одежды моей соседки, в связи с чем стул и без моей нежданно негаданно подоспевшей помощи сам уже склонялся к тому, чтобы перекинуться. В общем, тихо найти сумочку не получилось, потому что я сама еще может быть и смогла бы упасть относительно тихо, но упасть тихо вместе со стулом… это было выше моих как акробатических, так и духовных сил. Акробатических, в том смысле, что в столь коротком полете увернуться от тесных объятий со стулом не получилось. Духовных, в том смысле, что я не обладаю такой силой духа, чтобы получив с размаху по ребрам — не высказать громко и резко все, что я думаю о подруге и ее сваленных громадной горой на спинке хиленького стула вещах, в общем, ну, и, разумеется, о самом стуле и моей сумочке, в частности, а еще о моем невероятном «везении», это ж надо было так умудриться, чтобы дважды за один день споткнуться и грохнуться.
— Каро?! Что случилось? Жить будешь, надеюсь?! — воскликнула Присцила, сначала разбуженная грохотом, а затем перепуганная моими отборными, звонкими и долгими нелицеприятными «комплиментами» в адрес всех провинившихся сторон. В общем, ничего неудивительного, что первым делом она включила ночник.
Я же, злая и ушибленная стулом, сочла ниже своего достоинства отвечать на вопросы лица виновного в моем избиении. Поэтому я гордо и независимо, то есть, сама, соскребла себя со стула, подобрала сумочку и пнула, просто потому что не удержалась, ворох одежды моей дорогой, в буквальном смысле этого слова, подруженьки. После чего, по-прежнему игнорируя ее вопросы и тем более сочувствие и раскаяние (потому что не готова я еще была ее простить), я, охая и стеная, прошкандыбала к своей кровати, включила ночник и достала записку. И самое обидное было в том, что в ней я ничего нового так и не прочла.
— Что-о-о-о? — завопила подруга прямо у меня над ухом. И как ей удалось-то подойти ко мне так тихо? До сих пор удивляюсь. — Одна-а-а-а-а-а? Ты никуда не пойдешь одна!
— Ила… я пойду не одна…, со мной будет агент вечернего дозора под прикрытием артефакта невидимости… — успокоила я ее, и ведь не словом не соврала, с технической точки зрения.
— Каро, я переехала, чтобы тебя не только утешать, но и оберегать! — весомо заявила подруга. — И буду оберегать, даже если и тебя от самой тебя! — грозно добавила она.
— Ила! Не буди во мне высшую дриаду, а то приращу к полу! — грозно парировала я.
— Ты не посмеешь! — возмутилась наивная она.
— Испытай меня, если не веришь, что посмею! — спокойным, как ледяная гладь голосом, предложила я ей.
— Верю, уже верю… — сглотнула она, — но, пожалуйста, по крайней мере, комлинк держи все время включенным… и если что кричи…, громко кричи…, а я тебя в аллее березовой подожду…
— Аллея слишком близко… — не согласилась я, — лучше в парке…
— Но Каро… я же обращусь в березу…, меня никто не заметит…
— Ила, мы с тобой не единственные нимфы в Империи…, и тот, кто передал мне записку, наверняка знает, кто я такая, так что только парк… или приращу к полу и еще, вдобавок, к этому стулу, — предложила я ей выбор.