Она пошла вверх по ступеням, щелкая каблуками по камню. И оставила дверь за собой открытой.
Жан-Клод подошел и склонился надо мной. Лицо его было непроницаемо.
— Зачем? — спросила я.
Он просто стоял и смотрел. Волосы его высохли беспорядочными локонами вокруг лица. Он был все так же красив, но беспорядок в волосах делал его более реальным.
— Зачем?
Тут он улыбнулся, и стали видны морщины усталости около глаз.
— Если бы вы умерли, мы были бы наказаны мастером. Обри уже терпит из-за своей… опрометчивости.
Он повернулся и поднялся по ступеням к выходу. Шел он как кошка — с бескостной, текучей грацией.
У дверей он остановился и глянул на меня.
— Кто-нибудь придет за вами, когда Николаос решит, что настало время. — Он закрыл дверь, и я слышала, как задвигается засов и щелкает замок. Сквозь прутья решетки донесся его голос — густой и будто бы пузырящихся смехом. — Еще, может быть, потому, что вы мне нравитесь.
И смех его прозвучал хрустко, как разбитое стекло.
10
Я не могла не проверить запертую дверь. Потрясти, поковырять в замке — будто бы я знаю, как открывать замки. Проверить, нет ли расшатанных прутьев, хотя через это окошко мне бы все равно не выбраться. Дверь я проверила, потому что не могла не проверить. Как нельзя не потрясти багажник, в котором случайно захлопнешь ключи.
Мне случалось бывать не на той стороне запертой двери. Ни одна из них никогда для меня не отворялась, но всегда бывает первый раз. Только дожить надо. Так, последнюю фразу вычеркиваем как неудачную.
Какой-то звук вернул меня снова в камеру, к ее сочащимся сырым стенам. Вдоль дальней стены кралась крыса. Еще одна выглянула из-за края ступеней, подергивая усами. Наверное, камера не может существовать без крыс, но я хотела бы дать ей попробовать.
Что-то еще застучало когтями вокруг ступеней, и в свете факела я приняла это за собаку. И ошиблась. Это была крыса размером с немецкую овчарку, сидящая на мохнатых ляжках. Она пялилась на меня, прижав мощные лапы к шерстистой груди. Она повернула голову, скосив на меня большую пуговицу глаза. Губы отодвинулись назад, открывая пожелтевшие зубы. Пятидюймовые кинжалы резцов с тупыми гранями.
— Жан-Клод! — завопила я.
Воздух наполнился высокими писками, отдававшимися эхом, как из тоннеля. Я отступила к дальнему краю ступеней. И увидела его. Тоннель, прорезанный в стене почти в человеческий рост. Крысы хлынули оттуда густой мохнатой волной, пища и кусаясь. Они выхлестнули из дыры, покрывая пол.
— Жан-Клод! — Я колотила в дверь, дергала прутья — все то же, что уже делала раньше. Бесполезно. Не выйти. Я ударила в дверь ногой и вскрикнула: — Проклятие!
Звук отразился от каменных стен и почти заглушил шуршание тысяч коготков.
— Они не придут, пока мы не закончим.
Я застыла с руками на двери и медленно повернулась. Голос шел из камеры. Пол кишел и дергался грудой мохнатых телец. Высокий писк, густой шорох шерсти, цоканье тысяч коготков. Тысячи их, тысячи.
Как скалы в мохнатом прибое, сидели в камере четыре гигантские крысы. Одна из них смотрела на меня черными пуговицами глаз. И ничего крысиного в этом взгляде не было. Он был разумный, человечий. Я никогда раньше не видела крыс-оборотней; я впервые увидела их сейчас.
Одна из фигур встала на полусогнутых задних ногах, и лицо ее было узкое, крысиное. Как мясистая веревка, обвился вокруг согнутых ног голый хвост. Она — нет, это определенно был он — вытянул когтистую руку.
— Иди к нам, человек.
Голос звучал низкими, почти меховыми интонациями, только чуть с примесью визга. Каждое слово произносилось точно, но чуть-чуть неправильно. Губы крыс не созданы для речи.
Я не пойду туда вниз. Ни за что. Сердце поднялось к горлу. Я знала человека, который пережил нападение вервольфа, еле выжил, но вервольфом не стал. Знала я другого, который от едва заметной царапины стал вертигром. Есть шанс, что из-за одной царапины я через месяц буду щеголять меховой рожей с глазами-пуговицами и желтыми клыками. О, Боже.
— Иди к нам, человек. Поиграем.
Я тяжело сглотнула слюну, будто пытаясь вернуть сердце на место.
— Что-то не хочется.
Он рассмеялся шипящим смехом.
— Мы поднимемся и тебя приведем. — Он зашагал через толпу малых крыс, которые с ужасом от него разбегались, перепрыгивая друг через друга, чтобы избежать его прикосновения. Он остановился у подножия ступеней, глядя вверх на меня. Мех его был темно-медового цвета с примесью блондинистых прядей. — Если мы тебя стащим вниз, тебе это не очень понравится.