— Грант, тебе больше не нужно доказывать, что ты личность, разве ты не понимаешь? — мягко сказала она. — Ты добился очень многого, думаю, мой отец даже не предполагал, как далеко ты пойдешь в своей профессии.
— Дело не в отце, Оливия, дело в нас: если бы мы верили друг в друга и в наш брак, ни он, ни кто-либо другой не разлучили бы нас. Как же так получилось? Ведь мы любили друг друга.
— Я думала о том же, — сказала она.
Его взгляд блуждал по ее лицу, обволакивал лаской каждую черточку, особенно задерживаясь на ее губах и на глазах.
— Мы пережили так много, может, сделать попытку вернуться к прошлому?
Да, но смогут ли они забыть обиды и все, что мешало, и в конце концов разрушило их брак? Достаточно ли одного желания, чтобы изменить что-то, или есть вещи, которые нельзя исправить, как бы сильно они ни старались?
— Я не уверена, Грант.
Он взял ее лицо в ладони.
— Никакого характера, никакой гордости, Лив. Разве когда-то это не было нашим девизом?
— Но сможем ли мы так поступить? Я не знаю, хватит ли у меня сил все начать сначала.
— Оливия, попробуем так. Еще раз встретимся и все обговорим, разберемся в своих прошлых ошибках, выясним сможем ли мы принять другого таким, какой он есть сейчас. — Он улыбнулся и с непривычной для нее нежностью погладил ее по щеке. — Мы не будем делать ставку на секс, сконцентрируемся на духовной стороне наших отношений. Согласна?
О, она бы хотела! И готова признать его правоту и логику, у нее даже голова закружилась, но… сейчас она в эйфории, а что покажет действительность?
— У нас были очень серьезные разногласия, Грант, хотя бы твоя реакция на мою беременность…
Он порывисто отстранил ее руку и вскочил на ноги.
— Да, — сказал он, — это моя серьезная ошибка. Я признаю, что был не прав, и прошу простить. Единственное мое оправдание — я воспринял твою беременность как попытку привязать меня и спасти наш разваливающийся брак. Мне тоже было жаль того ребенка, Оливия, но я понимал, что мы будем плохими родителями и не имеем права калечить жизнь невинного ребенка. Но это все в прошлом, пора забыть. Согласна?
— Надеюсь, — сказала она. — Но не сейчас. Генри, должно быть, беспокоится, куда я подевалась.
— Кто такой Генри, — хрипло обронил он, скользя руками по ее спине, и огибая пальцами выпуклости ее бедер, — чтобы даже думать о тебе?
— Кто бы ни был, но я не имею права, просто исчезнуть без каких бы то…
Он заставил ее замолчать поцелуем, который всколыхнул ее с ног до головы. Оливия была в его власти…
— Лив… — шептал он, а настойчивый толчок его бедер подтверждал голод, пронизывающий его слова. — Любимая…
Угрызения совести придут, и самокритика тоже, но мгновенный взлет на вершину блаженства был слишком соблазнительным.
— Грант? — прозвучал вдруг откуда-то из-за ограды женский голос, и на дорожке с гравием, ведущей в беседку, послышались шаги. — Где ты?
Грант выпустил Оливию из объятий и пригладил волосы. Она одернула платье и быстро отскочила от него, как раз вовремя. Секундой позже облако белого шифона — это была Джоан — возникло у входа. За спиной Джоан стоял Генри.
— Мы видели, как вы исчезли в этом направлении, — сказала она, оглядывая с пристрастием каменное выражение лица Гранта и пылающие щеки Оливии. — Ты меня бросил, Грант, это неприлично.
Он пристально посмотрел на нее с высоты своего роста.
— Ты так считаешь?
Она раздраженно сжала губы.
— Прием организован в твою честь, и я, как хозяйка, могу рассчитывать на более внимательное отношение.
— Мы с Оливией обменялись профессиональными новостями.
— Понятно, — кивнула Джоан и принялась сверлить Оливию таким дотошным оценивающим взглядом, что той стало не по себе. — Я приложила максимум усилий, чтобы вечер был приятным, и для меня в первую очередь, но ты просто унизил меня, уединившись с бывшей женой.
— Джоан права, — сказала Оливия. — Я приношу свои извинения за то, что завладела тобой, Грант. Ты действительно должен быть на людях.
Он, открыл было рот, чтобы возразить, но затем подумал и сказал:
— Итак, мы все выяснили, предлагаю вернуться к гостям.
Но Оливия задержалась.
— Сначала мне бы хотелось перекинуться парой слов с тобой наедине, Генри.
Он, казалось, не был удивлен и, терпеливо дождавшись, пока они останутся одни, сказал: