Запрись со мной
...И он рисует. Наблюдая за тем, как плавно движется его рука, а взгляд сосредоточенно исследует невидимые мне линии на холсте, я воображаю себе, с какой аккуратной тщательностью он прописывает черты моего лица, как кисть под его движениями вырисовывает мои глаза, губы, обозначает скулы, и от этих мыслей у меня что-то сладко дрожит внутри. Непередаваемое ощущение. Он словно трогает меня на расстоянии, я даже могу почувствовать эти невербальные касания, с долей фантазии представляя, что они более чем реальны. Его пальцы на моей коже. Это какой-то неизведанный, непонятный мне, особенный и отчасти даже изощренный вид удовольствия, какого я не знала до случайного знакомства с Артёмом. Но теперь, случайно попробовав, что это такое, я хочу получить больше.
– Когда ты в последний раз покидал эту квартиру? – спрашиваю, с трудом заставляя себя отвлечься от опасных мыслей.
– Давно.
– Ты не помнишь?
Он качает головой – нет, не помнит.
– С тобой что-то случилось, правда? – совсем тихо, очень боясь спугнуть его неосторожным выбором темы.
Ведет плечами… кивает.
– Ты не скажешь мне, что произошло?..
– Я начал видеть странные вещи, – тоже тихо говорит Артём, не прекращая вырисовывать что-то на своем холсте.
– Какие, например?
– Вещи, которые не происходили в реальности. Но мне казались настоящими. Я думал, что вижу все наяву, но мне сказали, я брежу. И я не должен… – резко обрывает фразу, интуитивно хватается ладонью за край мольберта, и я, глядя на него, вдруг поднимаюсь с места, делаю безотчетный шаг к нему… но останавливаюсь, не решившись приблизиться.
– Это страшные вещи?
– Да… думаю. Плохие вещи.
– А ты не пробовал разобраться, почему видишь их? Тебе никто не пытался с этим помочь? – еще шаг к Артёму, как по минному полю, но он этого словно пока не замечает.
– Я болен.
– Тебе так говорили другие?
Кивает, и я чувствую, как мое сердце сжимается от вспыхнувшей жалости к этому парню, по собственной воле избравшему такое жалкое существование в стенах художественной студии, возможно, только потому, что кто-то когда-то назвал его больным. Но так ли это в действительности?
– Может быть, на самом деле все совсем не так? – осторожно спрашиваю я, приглядываясь к Артёму. – Почему ты думаешь, что болен?
– Я вижу странные вещи! – повторяет несколько громче, с толикой раздражения.
– И… даже сейчас?
– Да, – он резко вскидывается, отнимая ладонь от мольберта, и я застываю без движения, поймав на себе его тяжелый пронизывающий взгляд.
– Какие они, эти вещи? – мне становится очень не по себе, и я сама понятия не имею, с какой стати продолжаю испытывать судьбу и его нервы на прочность своими тупыми вопросами. – Что странного ты видишь теперь, Артём?
И он глухо отвечает:
– Я вижу тебя.
– Но это не странно! Я реальна, я существую на самом деле. Посмотри… – желая доказать ему то, что не требует никаких доказательств, хватаю себя за руку, слегка прищипываю тонкую кожу на запястье. – Я более чем реальна, ты даже можешь меня потрогать…
И запинаюсь, подумав, что мои слова могут быть восприняты им как руководство к… действию.
Не сводя с меня глаз, Артём выходит из-за мольберта, медленно, с долей нерешительности приближается ко мне и в самом деле берет в свою ладонь мою руку. Прикрываю глаза, внезапно ощутив, как сильно скребет и царапает в пересохшем горле, а ноги становятся совсем слабыми. Я чувствую его запах… тонкий, почти неуловимый, но я его чувствую. И пугаюсь, потому что уже не отвечаю за свои действия, напрочь отказываюсь понимать, какие скрытые инстинкты подстегивают меня отринуть робость, шагнуть ему навстречу и тронуть ладонью его шею, ощутить, как дергается его кадык. Меня захлестывает диким желанием провести по нему языком, вобрать в себя его вкус… Становится все труднее отличить правильное от неправильного, грань между до дрожи желанным и недопустимым истончается, почти рвется в натуге. Еще немного, совсем… и уже нельзя будет ничего исправить. Понимая это, я пытаюсь предотвратить собственную ошибку, отступить до того, как станет поздно, но всего один перекрестный взгляд… и я сама не знаю, как так выходит, что наши губы соприкасаются в легком, почти невинном поцелуе.