- Так лучше, - ответил он на какие-то, должно быть, свои мысли.
- Ну, что же. Тогда счастливого пути! - пожелала ему Ирина отсутствующим голосом. Она готова была расплакаться, лицо её кривилось, дрожали губы.
Ничего не замечая, Михаил как-то судорожно глотнул, отвернулся в сторону.
- Пойдём на лавочку, посидим немного, - предложил он. - Я ещё успею, поезд не скоро.
Они свернули в боковую аллею и, дойдя до припушенного инеем сквера, сели на длинную широкую скамью.
Стало совсем темно. Шелестя шинами по асфальту, промчалось где-то рядом такси, только красивые огоньки далеко впереди замелькали. Михаил молчал.
- Миша, ты будешь мне писать? - тихо спросила Ирина. - Я тебя так ждала, так ждала, думала... - торопилась она, пытаясь собраться с мыслями. - Я очень одинока, - добавила она уже громче и печально. - Ты может, не поймёшь, это покажется странным. Я чувствую себя очень одинокой. И не потому, что ты не любишь меня, а потому, что я не нашла себя, не нашла своё место в жизни. Вот представь мой урок. Тема урока - приготовление булочек и плетёнок с маком. Дело, конечно, тоже нужное, но я ненавижу эти плетёнки с маком. Разве я виновата в этом? Не стал бы ты вот трактористом, к примеру? Потому что ты самолёты любишь. А я не люблю свою работу. Я не учу, а исполняю роль учителя. Бежать, бежать мне надо от этих плетёнок с маком. Но куда? На завод? Но там всё те же плетёнки. Неужели для этого стоило учиться 5 лет. Посвящать этому жизнь? Не этого мне хотелось. - Ирина передохнула. Так много она ещё не говорила. Всё наболевшее, передуманное вырвалось у неё теперь наружу.
- Да-а... каждый человек, конечно, должен быть на своём месте, всё это правильно. Жалко лишь, когда вот так оно всё получается. Надо тебе искать что-то другое, хотя лучше было бы делать это сразу. Ну, да учиться никогда не поздно. Только смотри, не ошибись ещё раз. - Михаил жадно закурил, посмотрел на часы.
С минуту молчали, каждый думая о своём.
- Миша, - быстро и страстно заговорила она. - Пусть не получилось любви. Но мне хотелось бы, чтобы ты остался моим другом. Ведь я здесь совсем одна. Пиши мне хоть изредка. Я буду очень рада твоим письмам, они будут моей моральной поддержкой.
Ирина замолчала. Молчал и Михаил, подыскивая какие-то нужные слова. Но в голове было пусто и совсем не то. Ещё звенели в ушах свадебные речи, тосты, смех, оживление, чужой говор. Позавчера вышла замуж девушка, которую он любил вот уже 3 года. Горько было сидеть на чужой свадьбе, а высидел... сам ведь пришёл.
"Что же сказать ей сейчас? - думал Михаил об Ирине. - Нехорошо бросить человека на трудном месте. Писать ей письма, конечно, не трудно. Но не станет ли это ей во вред? Только зря обнадёжит".
- Да, письма - это моральная поддержка, - заговорил Михаил, очнувшись от раздумья.
Ирина облегчённо вздохнула.
Пошёл мелкий колючий снег. И сразу же, откуда-то сверху, стал опускаться плотный промозглый туман. Фонари стали тусклыми и были похожи на большие расплывчатые пятна. Потянуло холодом, сыростью.
- Не грусти, Ира! В жизни бывает и слякоть, и пороша. Помнишь, кто-то сказал: смотри в будущее, оно - прекрасно. Смотри на всё проще, - пытался её утешить Михаил, а сам чувствовал, что говорит банальные вещи. Замолчал. - А хочешь, я скажу тебе, почему я уезжаю? - И не дождавшись ответа, сказал: - Позавчера вышла замуж девушка. Которую я любил... люблю.
- Она здесь, в городе?
- Да.
Ирине вдруг стало бесконечно жаль Михаила, и в то же время в ней шевельнулась надежда. Теперь она поняла всё: и то, как ему сейчас трудно, и его поведение в этот приезд. Ей захотелось ободрить его, но вместо этого задала нелепый вопрос:
- Она стоила твоей любви?
- Да, её есть за что любить. Но самое худшее, Ира, не в этом. Я знаю этого парня... её мужа. Вот он её любви не сто`ит. Она не будет счастлива с ним.
- Почему же ты не сказал ей этого?
- Я не мог. Она бы подумала, что я... Надеялся, что сама поймёт. Увы! Надо уезжать.
- Мне кажется, ты очень гордый. И поступил ты неправильно.
- Гордость, по-моему, это не всегда плохо. Ну ладно, - посмотрел он на часы. Долго не мог разглядеть стре`лки, но потом вдруг заторопился: - Мне пора, Ира! До свидания, - протянул он руку. - Мама, наверное, уже на вокзале. Волноваться будет.
- Может, тебя проводить? - спросила Ирина, не выпуская его руки.
- Лучше не надо.
- Ну что ж, желаю тебе счастья, удачи, - вздохнула Ирина. К горлу подкатил комок. В душе стало пусто и холодно.
Через минуту за снегом Михаила не стало видно.
Письмо от Михаила пришло скоро, наверно, с дороги написал. С сильно бьющимся сердцем Ирина вскрыла его, села читать.
"Здравствуй, Ира! Я много думал о тебе, о себе. Какие-то мы всё-таки, не похожие с тобой. Ты не любишь свою профессию, это ещё ничего, поправимо. Но ведь ты и не знаешь, чего тебе хочется взамен. Ты чувствуешь себя одинокой среди множества людей вокруг, постоянно грустишь. Грусть, неудовлетворённость хорошо, когда они активны, двигают человека вперёд. К примеру, Чехов видел старую, потопающую в рутине пошлости и мещанства Россию, и грустил. Ему было больно видеть её такой. И он высмеивал её, потому что любил. Грусть его, обида за человека, была активной, смех - ядовитым. И Гоголь, и Короленко, и Горький - все они своей грустью, горечью своих произведений звали Русь к топору. Да ты это и сама знаешь по школе.