Здесь наслаждался он духом своим и одиночеством и не утомлялся счастьем этим целых десять лет. Десять лет он провел в горах. Его одиночество, тишина, мир становились все глубже и глубже, и он был полон блаженства; хотя он был один, он не уставал от этого.
Но наконец, преобразилось сердце его, и однажды утром, поднявшись с зарей, встал он перед солнцем и так обратился к нему... Именно здесь Заратустра начинает новый путь. Махавира остался в своем одиночестве. Будда остался в своем одиночестве, а люди, которые наблюдали, увидели, что нечто произошло, нечто превышающее их разумение. Эти люди преобразились; они стали сияющими; они излучали радость; у них было некое благоухание; они познали нечто; их глаза приобрели глубину, которой не было в них раньше; и в их лицах появилось совершенно новое изящество.
Произошла очень тонкая подмена: те, кто это наблюдали, подумали, что, поскольку эти люди ушли в горы, они отреклись от жизни; и поэтому отречение от жизни стало фундаментом всех религий.
Но они не отрекались от жизни.
Мне хотелось бы полностью переписать историю с самого начала, в особенности об этих людях, потому что я знаю их по своему собственному озарению — мне не нужно беспокоиться о фактах, я знаю истину. Эти люди не шли против жизни: они уходили просто за одиночеством; они уходили, чтобы побыть наедине с собой; они просто уходили от развлечений.
Но разница между Гаутамой Буддой и Заратустрой в том, что Гаутама Будда — когда он нашел себя — никогда не заявлял: «Теперь мне не нужно быть затворником, быть монахом. Я могу вернуться и жить в мире как обычный человек».
Возможно, для этого нужно больше смелости, чем для того, чтобы уйти от мира; возвращение в мир требует большей смелости. Идти в гору трудно, но это большое удовольствие. Вы поднимаетесь все выше, выше и выше, и когда вы достигли высочайшего пика, требуется огромное мужество, чтобы вернуться вниз, в темные долины, которые вы покинули, только для того, чтобы принести людям весть: «Вам не обязательно вечно оставаться во тьме. Не обязательно вечно страдать в аду».
Те люди, которым вы собираетесь помочь, возможно, даже осудят это путешествие вниз. Когда вы шли наверх, вы были великим святым, а когда вы спускаетесь, люди подумают, что вы, быть может, пали, вы утратили свое величие, вы пали со своей высоты. Определенно, требуется величайшее в мире мужество, чтобы после прикосновения к вершинам предельного вновь быть обычным.
Заратустра демонстрирует эту смелость. Он не волнуется о том, что скажут люди, что его осудят, что они подумают: он пал со своих высот, он больше не святой. Он больше заботится о том, чтобы поделиться своим опытом с теми, кто, возможно, готов, восприимчив, доступен — может быть, найдется несколько таких.
И однажды утром, поднявшись с зарей, встал он перед солнцем и так обратился к нему:
«Великое светило! В чем было бы счастье твое, не будь у тебя тех, кому ты светишь?»
Значение этого высказывания велико. Заратустра говорит, что птицы счастливы оттого, что солнце взошло; цветы счастливы оттого, что солнце взошло; кажется, вся планета счастлива, пробудилась, полна энергии, полна надежды на наступающий день — солнце взошло.
Он указывает, что солнце тоже должно быть счастливо оттого, что расцвело так много цветов, поет так много птиц. Если бы не было птиц и цветов, и никто бы не ждал его, солнцу было бы грустно.
Смысл ясен: все мы взаимосвязаны; все существование взаимосвязано. Даже крохотная травинка связана с огромнейшей звездой в небесах. Эти связи невидимы.
Известно, что если солнца не будет один день, вся жизнь на планете исчезнет. Без солнечного тепла и жизненной энергии здесь не останется ничего живого. Но мистики всегда указывали также и на другую возможность: если вся жизнь на земле исчезнет, солнце не взойдет — для кого?
Заратустра говорит: «Я полон радости, полон мира. И теперь мне нужен кто-нибудь, чтобы принять это, я переполнен. Я должен поделиться, иначе даже блаженство станет слишком тяжелым». Даже блаженство может причинять боль, если оно неразделенное.
«Великое светило! В чем было бы счастье твое, не будь у тебя тех, кому ты светишь?
Десять лет восходило ты над пещерой моей: ты пресытилось бы светом и восхождением своим, не будь меня, моего орла и моей змеи».
У Заратустры два символа: орел и змея. Змея представляет мудрость, а орел представляет смелость полета в неведомое без всякого страха. У него с собой орел и змея. Нужно быть как можно более сознательным, мудрым и разумным; и также нужно быть смелым, чтобы все время идти в неизвестное, а в конце — в непознаваемое. Прыжок в непознаваемое — это прыжок в божественность существования.
«Но каждое утро мы ждали тебя, принимали щедрость твою и благословляли тебя». То, что ты давало нам, было для тебя избытком, у тебя было слишком много; ты было отягощено им. Ты хотело с кем-нибудь поделиться, и мы брали от твоей изобилующей щедрой энергии, избыточествующей энергии, и мы благословляли тебя за это.
Взгляни! Я пресытился мудростью своей... Так же, как ты пресытилось своим светом и хочешь с кем-нибудь поделиться, я пресытился своей мудростью — она слишком велика. Я больше не вмещаю ее; я должен найти кого-нибудь, чтобы поделиться. Я должен снять с себя ношу. Какое великое озарение — даже мудрость может стать обузой. Заратустра абсолютно прав.