Мы, офицеры Персидского дивизиона, думая, что украинцам удастся все же после переговоров со Ставкой двинуться дальше, решили о себе лучше не напоминать, а проскочить незаметно; едва ли кто-либо стал бы проверять состав эшелонов. Но когда украинцы получили отрицательный ответ, и к тому же в категорической форме, нам пришлось напомнить о себе, приняв противоположную тактику. Штабс-ротмистр Потоцкий обратился к тому же коменданту в наивном тоне: когда же отправят нас, пять вагонов Персидского дивизиона, случайно прицепленных в Гжатске к украинскому эшелону?
«А это еще что такое? Насчет вас у меня никаких указаний из Ставки нет, а без ее разрешения тоже не пропущу!» – ответил подвыпивший комендант. Он был прав. Относительно нас едва ли где-нибудь было известно. Но нам было необходимо приложить все старания уговорить пропустить дивизион именно коменданта, так как на получение разрешения из Ставки рассчитывать не было никакой возможности. Вряд ли Крыленко пропустит какую-то подозрительную часть в область, кипевшую восстанием. Задачу убедить коменданта взял на себя штабс-ротмистр Потоцкий. Он подметил, что тот благодаря винным парам был в веселом и даже расположенном к нам настроении, и со свойственным ему юмором стал играть на его психологии. Потоцкий уверял коменданта, что раз тот поставлен на такой ответственный пост, следовательно, он пользуется революционным доверием и полновластен сам разрешить данный вопрос. Хотя пьяному солдату это и льстило и он, хлопая себя в грудь, кричал, что он все может сделать, однако отправить эшелон побоялся и только разрешил Потоцкому лично переговорить по прямому проводу со Ставкой. Делать было нечего. Пришлось стать к аппарату и вызвать Могилев. Эти переговоры со Ставкой прекрасно характеризуют те дни: занятие Главковерха сводилось тогда главным образом к тому, чтобы пропустить или задержать такой-то эшелон, даже, как в нашем случае, из двух-трех десятков людей, и разоружить или нет какую-либо часть.
Разговор по прямому проводу был таков: «У аппарата – начальник эшелона формирующегося конного дивизиона для охраны посольств и консульств в Персии, прошу разрешения на пропуск, без коего комендант станции Орша не пропускает». – «У аппарата такой-то. Сейчас передам Главковерху». «Главковерх спрашивает, что это за дивизион и кем разрешено его формирование?» – «Дивизион идет для несения службы в Персии, а формирование разрешено революционным Главковерхом».
На благоприятный ответ мы почти что не рассчитывали и, наоборот, ждали, что нас арестуют или в лучшем случае мы разделим участь украинцев. Понятно поэтому, в каком волнении стояли мы в ожидании у аппарата, когда он снова застучит. Наконец телеграфист прочел ленту: «Главковерх знает и пропустить разрешает. Сколько офицеров и солдат?» Видимо, малочисленность нашего состава окончательно его успокоила. Едва ли «товарищ» Крыленко знал что-либо о нашем дивизионе. Ему просто хотелось, видимо, показать, что он в курсе всех дел, а в особенности дел своего предшественника. Так или иначе, разрешение было получено, и мы облегченно вздохнули. Пропустили то, что большевистский Главковерх никак не должен был пропускать. Нам оставалось скорее вырваться из Орши. Теперь, когда вспоминаешь о всех этих разговорах с комендантом и с Крыленко, находишь их достойными страниц юмористического журнала, тогда же это были жуткие минуты…
Получив разрешение, мы не могли не напомнить полковой украинской «раде», отказывавшейся в Гжатске прицепить дивизион: из-за вас, мол, контрреволюционеров, нас задержат в пути!
Польский эскадрон получил пропуск без затруднений. Полякам большевики в те дни ни в чем не препятствовали. Нам это было выгодно: до Могилева с польским эскадроном нам было по пути, и, соединившись вместе, мы могли составить один эшелон. Пять вагонов дивизиона сцепили с польскими и дали паровоз. Железнодорожные маневры заняли ночь и часть следующего дня. Ночью из Гжатска подошел второй эшелон украинцев со штабом бригады, во главе с полковником Домонтовичем 1-м. Мы тотчас же поставили его в курс событий. Все досадовали на задержку в Орше, и приходилось опасаться, вообще, и за дальнейшую судьбу украинской бригады. Полковник Домонтович решил подождать сосредоточение здесь всех украинских эшелонов и затем пробиваться дальше силой. Это казалось вполне возможным, тем более что в районе Орши стояли донские части, которых большевики тоже не пропускали на Дон, чем казаки немало возмущались, и можно было рассчитывать на их содействие.