— Кто там? — спросили изнутри. Голос был усталый и скрипучий. Это был голос старой женщины.
Харьюнпя снял руку с газовой капсулы.
— Это мать Кариты, — прошептал он на ухо Хярьконену.
— Здесь...
— Здесь двое друзей Кариты. Она дома?
— Нет. Чего вам нужно?
— Мы... да поговорить бы надо. Когда она придет?
— Не знаю.
— А-а... где она?
— Что... вы что, из полиции? Да?
— ...Да. Мы из уголовной полиции... чего уж тут. У нас дело к Карите Нюссонен. Будьте добры, откройте дверь. Так будет удобнее разговаривать.
Старуха с минуту молчала. Она потопталась на месте, затем подошла к двери — скрипнул засов и сдвинулся с места. Харьюнпя выхватил руку с оружием из кармана и распахнул дверь. Женщина, державшаяся за дверную ручку, вылетела вместе с дверью на ступеньки.
— Черт бы вас побрал! — крикнула она пронзительным, испуганным голосом. Быстро перебирая ногами, чтобы сохранить равновесие, она поспешила обратно в переднюю. Хярьконен и Харьюнпя последовали за ней.
Передняя была нетопленой и темной. Здесь пахло обувью, верхней одеждой и сыростью. Половицы жалобно стонали под ногами полицейских. Старуха прижала обе руки к груди. Она была небольшого роста, но невероятно полная.
— Извините за слишком поспешное вторжение... наперед-то ведь не знаешь...
— Ну... чего вам нужно?
Они прошли на кухню — там было тепло и грязно. Свисавшая с потолка лампа скупо освещала комнату. На полу — игрушки и растрепанная иллюстрированная книжка. Женщина покорно повернулась к пришельцам, и Харьюнпя впервые смог разглядеть ее лицо. Это было морщинистое, восковое лицо старухи. В общем-то оно было даже доброе, однако наведенные брови и густо намазанные кроваво-красные губы делали его карикатурным. Харьюнпя смешался. Он увидел, что Хярьконен, продолжая держать руку в кармане, беспокойно оглядывается вокруг. С края шкафа свисал жестяной крюк, в мойке стояли пузырьки с лекарством. В воздухе пахло рыбным пирогом.
— Так где же Карита?
— Да. Нам бы нужно поговорить с ней.
— Ха. Что это она опять натворила? Она... да она почти месяц безвыходно сидела дома. Не могла она ничего сделать.
— Вот как.
— То-то и оно. Она должна подъехать с нами на Алексинкату, выяснить кое-какие дела.
— Во-от, значит, как. Потому-то за ней и охотятся, что она ничего не сделала? Ну и ну! Вы что же, так никогда и не оставите человека в покое? А?..
Старуха присела к столу. Она сделала это медленно, видимо опасаясь боли в ногах, но, почувствовав под собой табуретку, быстро опустилась на нее всем телом. Харьюнпя прислушался. Тишина. Однако это не успокаивало, ибо дом казался враждебным ящиком, в который они попали. Харьюнпя подвигал пальцами в кармане пиджака, распределяя их на колпачке газового баллона.
— Нам ни к чему напрасно препираться. Вы накрыли стол на троих. Карита с мальчиком на втором этаже?
— Ха. Пойдите посмотрите. Пойдите посмотрите... Убирались бы вы отсюда.
— Ну... кто тут жениховался с Каритой в последнее время? Что за тип живет здесь?
— С чего вы взяли, что здесь живет мужчина? Я по крайней мере ничего не знаю. Лахтинен и Маунула живут в другом конце дома, если вы их имеете в виду. Идите спросите, мерзость вы этакая.
— Вы же знаете, что не о них речь...
— Какого черта...
— Ну ладно. Пожалуй, зря мы... — начал Харьюнпя и не докончил фразы.
Хярьконен двинулся к внутренней двери. Видно было, как он стиснул зубы. Волосы на теле Харьюнпя встали дыбом. Затылок сжала спазма.
— Что... чего вам надо-то... эй, полицаи, чего вам, — заверещала старуха.
Харьюнпя понял, что она делает это намеренно.
— Тихо! — процедил он сквозь зубы и придвинулся к двери.
Он подоспел к Хярьконену как раз в тот момент, когда снаружи послышались шаги — шли двое. Харьюнпя прислушался. Он заметил, что щели между половицами настолько широкие, что, если на пол прольется кровь, она легко вытечет между ними и на много месяцев оставит после себя запах в подполье. Из кармана Хярьконена донесся щелчок предохранителя. Люди, подходившие к дому, открыли дверь. Но не закрыли ее. И вошли в переднюю.
— ...я унес много лакрицы... — произнес маленький мальчик. Он сказал это с явной гордостью. Сказал тоненьким детским голоском.
— Одно мученье с тобой, щенок! Мама же говорила тебе... Ты хорошо знаешь, чем это может кончиться. Вот заберут тебя фараоны и не отпустят никогда, пострел.
— Это она, — прошептал Хярьконен на ухо Харьюнпя. И быстро припал к стене, а Харьюнпя шагнул вперед.
Он стоял посреди кухни, так что его хорошо было видно. Он ощущал себя приманкой, мишенью.