Дверь на кухню отворилась. Молодая женщина с пяти-шестилетним мальчуганом вошла в комнату. Харьюнпя сразу же узнал по фотографии Кариту Ирмели Нюссонен. Карита не сразу заметила Харьюнпя, но ребенок остановился и вытаращил на него глаза.
— Угадай, мать, что опять Марко натворил.
Карита мгновение смотрела на сидевшую на табуретке мать, затем быстро повернула голову в сторону Харьюнпя. Харьюнпя увидел перед собой полное невыразительное лицо, с которого страх мгновенно согнал румянец. Рот приоткрылся, обнажив влажный язык. Карита была полная, маленькая, с высокой грудью, туго обтянутой белой блузкой. Ее мать в молодости была, наверно, точно такой же. На плечах у Кариты был накинут пиджак, рукава свободно свисали вниз. В руке она держала пестрый целлофановый пакет. Сквозь целлофан просвечивали два пакета с молоком и четыре бутылки пива. Горло Харьюнпя сжалось. Ему казалось невероятным, чтобы стоявшая перед ним женщина могла участвовать в убийстве или по крайней мере быть свидетельницей того, как при ней убивают человека на полу его квартиры. Хярьконен закрыл дверь.
— Карита Нюссонен?
— Да... — промолвила женщина. Она дрожала. И неотрывно смотрела в глаза Харьюнпя. Взгляд отражал неожиданность, растерянность, близкую к панике.
— Мы из уголовной полиции. Тебе придется отправиться сейчас с нами...
— Мамочка... мамочка... не надо... мамочка, не надо... — зашелся мальчик. Слезы брызнули и потекли по его щекам. Он вытащил руку из шерстяной варежки, и оттуда вывалилась на пол куча лакричных палочек. Мальчик повернулся, бросился было к двери, снова повернулся и кинулся к сидевшей у стола бабушке. Он уткнулся в ее колени и затопал ножонками о деревянные доски, прячась в ее объятиях.
— Мамочка... мамочка. Мамочку... мамочку нельзя уводить! — вопил он, прерывисто вдыхая в себя воздух, и Харьюнпя различил в его голосе подлинное отчаяние.
— Марко... Марко, послушай. Ты не... мы не... — безуспешно попытался Харьюнпя успокоить ребенка, уткнувшегося головой в зыбкий живот бабки.
Харьюнпя смотрел на взъерошенные светлые волосы, выбивавшиеся из-под шапочки мальчика, на узкий грязный затылок. Он вспомнил Паулину. Потом перевел взгляд на палочки лакрицы и намалеванные на обертке склабящиеся негритянские физиономии. Очень у него было скверно на душе.
Харьюнпя поднял голову. И увидел перед собой Кариту и неподвижно стоявшего за ней Хярьконена.
— Ну, Карита. Надевай-ка свой пиджак, и пойдем, — сказал он женщине, но уже не так враждебно, а скорее уныло, ибо горькие всхлипывания мальчика не могли оставить его равнодушным. С изменением его тона изменилось и настроение у женщины. Напряженность исчезла, лицо ее было спокойно. Она опустила сумку на пол и вздохнула. В ней промелькнуло что-то, промелькнуло и пропало, это произошло так быстро, что Харьюнпя даже не заметил. Если бы он держался настороже, то обнаружил бы в Карите нечто, заставляющее постоянно быть начеку. А Хярьконен не мог ничего видеть, потому что женщина стояла к нему спиной.
— Почему я должна идти?
— Объяснение ты получишь на месте. Ты же наверняка понимаешь, о чем идет речь, — сказал Харьюнпя.
— О’кей... но мне нужно зайти в свою комнату. — Карита сделала шаг к лестнице, ведущей наверх.
Харьюнпя заслонил ей дорогу.
— Нет. Ничего не выйдет. Не клади руки в карманы... если тебе придется остаться у нас и что-нибудь понадобится, твоя мать принесет.
Карита остановилась в полуметре от Харьюнпя, уперев руки в бедра. Она наклонила голову. Чуть вздернув нос и приподняв верхнюю губу, она придала лицу такое презрительное выражение, что Харьюнпя вынужден был отвести взгляд.
— Послушай, полицайчик. Мне нужно кое-что взять с собой, — сердито буркнула Карита и промаршировала мимо Харьюнпя.
Харьюнпя хотел было что-то сказать, однако слова застряли у него в горле — он только рот раскрыл. Пожал плечами и, не в силах ничего предпринять, покорно и умоляюще посмотрел на Хярьконена. Тот вдруг быстро повернулся, так что Харьюнпя вздрогнул и, в свою очередь, повернулся. Но крутые деревянные ступеньки были уже пусты. Он увидел лишь, как мелькнул ботинок Карты, скрывшейся за углом.
— Вот черт! Ты упустил ее! — крикнул Хярьконен. И, перескакивая через ступеньки, помчался наверх. А Харьюнпя обрел способность двигаться, лишь увидев пистолет в руке Хярьконена.
Оба бросились наверх. Узкие ступени трещали, перила раскачивались. На повороте лестницы они было налетели друг на друга. Харьюнпя притормозил первым. Он боялся, как бы Хярьконен нечаянно не разрядил пистолет. Они поднялись на чердачную площадку и остановились. На площадке было темно и прохладно, в свежем воздухе пахло гнилыми яблоками. Полицейские стояли, переминаясь с ноги на ногу. Свет попадал сюда только с лестницы, и, поскольку они стояли на ней, тени их падали на стену большими черными пятнами.