— Я не хочу это обсуждать. Давай поговорим о другом. Я оставляю тебе квартиру, но думаю, будет лучше, если Ненад останется жить со мной. Тебя часто не бывает дома…
— Ни за что! Когда меня нет, он может оставаться с тобой. Но я хочу, чтобы он сам решил, где ему жить. Как бы то ни было, время пришло, и я могу забирать его с собой каждый раз, когда у меня будет выпадать шанс. Я поддержу его в желании стать Мастером «Интенсива».
Я успокоился. Но такое спокойствие было шатким, поверхностным и ничтожным, оно вызывало дрожь в уголках губ и едва скрывало острую настороженность по поводу двоих этих людей.
Лидия опустила глаза, словно искала решение проблемы на поверхности стола. Она понимала, что Ненад любит меня больше, чем ее, и что если дать ему свободу выбора, с кем жить, у нее нет шансов заполучить его. Но ей нужно было попытаться завоевать его, поскольку в ее представлении о будущем счастье был и наш сын. Синиша перестал напрягаться. Я читал его насквозь, как открытую книгу. Все складывалось лучше, чем он ожидал. Имея и так двоих собственных детей, он не обязан был приглядывать и еще за кем-то. Видно, они не раз обсуждали эту ситуацию наедине, и он держался мнения, что если они, перепробовав все, что можно, не смогут взять к себе Ненада, тогда, что ж, к несчастью им нужно будет смириться с жизнью без него.
— Ну, хорошо, если так должно быть, — смиренно сказала Лидия. За искусственным оптимизмом, с которым она начала этот разговор, скрывалось ее глубокое понимание окончательности решения вопроса с Ненадом. Однако собственное видение новой жизни во взаимопонимании с новым мужем не позволяло ей потерпеть полного поражения.
— Я оставляю тебе квартиру. Только лишь заберу пару своих вещей. — Она повернулась к Синише, словно хотела что-то ему сказать, а затем медленно и заботливо сняла с его отворота волосок.
Этот момент в разговоре оказался для меня самым сложным. Когда женщина заботится о мужчине, смахивая крошки с его одежды, поправляя ему галстук или выдавливая угри, то такие действия говорят об их интимной близости. Их отношения длились уже очень долго. На секунду я заинтересовался тем, где же они встречались и о чем говорили. Жаловалась ли она ему о своей жизни? Затем я внутренне оцепенел.
Оказавшись наедине с самим собой, я вспомнил, что Лидия так и не сказала мне, оповестила ли она Ненада о своем решении уйти из семьи. В то время, пока я спал, он пошел в школу. Мне следовало бы рассказать ему о том, что Лидия ушла от меня к другому мужчине. Он бы наверняка страдал по этому поводу.
…Я пришел к семейной могиле, располагавшейся на кладбище Ново Гроблье, в начале второй половины дня. Отец гордился семейной могилой, поскольку та символизировала для него семейный статус. Деревянный крест, сделанный для похорон матери, был устлан иссохшими цветами и венками с именами людей, которые их принесли. На кресте металлическими буквами были указаны имя мамы и годы ее рождения и смерти. Я сел на маленькую скамеечку из необработанных досок, выцветших от солнца и дождя и покрывшихся снизу и с торцов мхом, и закрыл глаза. Я не скорбел по ушедшей матери. Я попытался вспомнить, в какой день «Интенсива» она умерла, а также сон накануне вечером. Она прожила славную жизнь, если не считать того, что ей пришлось ее разделить с отцом. У нее были дети, она дожила до правнуков, а свою невестку она любила больше, чем меня или брата. Она не мучилась перед смертью. Брат сказал мне, что во время обеда у нее внезапно отказало сердце. Она налила суп в тарелку отцу и свалилась замертво.
Мне было грустно оттого, что больше я ее не увижу живой. Я вспомнил, как долго она ждала шерстяное шотландское одеяло, красные и зеленые оттенки которого гармонично сочетались бы друг с другом. Я хотел купить его для нее, но многократно откладывал эту покупку. Теперь я навсегда опоздал с ней. Я попытался вспомнить ее в прошлых жизнях, которые пробудил в памяти на сциоларгических процессах, однако все образы оказались блеклыми, словно во всех прошлых воплощениях мать играла лишь второстепенную роль.
Я мог признать лишь тот факт, что любое важное духовное достижение сопровождается неприятной эмоциональной реакцией, но смерть моей матери была чем-то несоразмерным по безжалостности. Уход Лидии к другому человеку, тяжелые переживания, через которые должен был пройти Ненад… Мной владело то же чувство, которое пришло ко мне в конце «Интенсива», когда я, забытый всеми, сидел в кресле.
Было безразличным и то, что люди, ставшие моими родственниками против моего желания, давали себе право осуждать меня, но… мне все же следовало бы оказаться на похоронах мамы. Она любила меня так, как это делают лишь матери Южной Европы, и была готова, не задумываясь, пожертвовать всем ради детей, простить им все что угодно, взять на себя весь их груз. Она говорила, что сделает все возможное, чтобы я получил образование. Это означало, что, получив диплом, я мог иногда утирать им нос людям, не имевшим такового. Она была не очень умна, у нее превалировал эмоциональный разум, и она хорошо чувствовала людей, и кульминацией житейской мудрости для нее были действия предков, которые разбирались в этом лучше всего. Для нее мои частые путешествия за границу были тратой времени и денег, которые могли бы использоваться с умом для покупки мебели, ковров, фарфора для праздников… «Что же я был за человек? — размышлял я. — Она получила от меня лишь самое худшее. Все ценное во мне было недосягаемо для нее».