В чистенькой юрте Табхая и Сувды старая Того, сидевшая как хозяйка в восточной половине юрты, приветливо встречала и угощала гостей. До народной революции она не смела мечтать даже о малюсеньком кусочке чесучи, чтобы посадить на свое рубище из десяти тысяч заплат хоть одну новую. А теперь на ней был новенький ватный шелковый дэл ярко-синего цвета.
Коротко подстриженные волосы Того отливали матовым серебром. Избороздившие лицо ранние морщины — следы горя и нищеты — разгладились, спокойное чело ясно и невозмутимо.
В полдень приехал Иван Артамонович и Петровна, которых Насанбат пригласил на торжество первого выпуска школы.
Иван приехал со своим внуком Михаилом — командиром Красной Армии, проводившим отпуск у деда. Он направился прямо в юрту Батбаяра. Ему не терпелось поздравить старого друга с третьим избранием на должность председателя хошуна.
— Отец и дед Иван идут к нам! — обрадованно воскликнула Чжан-ши, заметив свекра в воротах. Она выбежала встречать дорогих гостей. Следом за ней вышел Насанбат.
— Здравствуй, Чжан-ши! — широко улыбнулся дед Иван. — Это мой внук Мишиг[167]. Командует полком. А это Чжан-ши, — повернулся он к внуку, — жена Насанбата.
Михаил поздоровался с Чжан-ши. В воротах показались Пагма и Петровна. Петровна, увидев Чжан-ши, засеменила к ней:
— Чжан-ши! Чжан-ши!
Она крепко обняла Чжан-ши и поцеловала — троекратно, по русскому обычаю.
— Поздравляю тебя с большим успехом! — пожимал дед Иван руку Насаибату. — А мы, брат, с Петровной на родину надумали вернуться, к внуку собрались. Никиту и Машу пришлось оставить домовничать, с отъездом много хлопот. А избу нашу со всеми постройками решили подарить вашей школе. Будем ждать тебя и Чжан-ши в гости к себе.
— Как это вы так сразу надумали, дедушка Иван? Мы очень привыкли к вам. Оставайтесь! — просил На-санбат.
— Спасибо на добром слове, сынок. Мы жили с Батбаяром как родные братья. Ладно мы жили здесь! Однако тянет на родину. Сам знаешь, для человека нет ничего дороже родины. А ведь теперь у нас там советская власть, все по-новому, другого такого места на всем свете больше нет.
— Верно, Иван-гуай, — проникновенно заговорил Насанбат. — Родина для человека всего дороже, а вашей советской родиной и мы, монголы, гордимся.
Старики отведали угощения и отправились осматривать школьную выставку.
Как только гости появились в клубе, дежурные и пионеры с ярко-красными галстуками на чистеньких темпосиних дэлах четко отсалютовали. Ребята с нескрываемым любопытством оглядывали рослого, плечистого командира Красной Армии, который в ответ на их приветствие по-военному отдал честь.
Насанбат повел Михаила по выставке.
— Это наш отчет перед родителями о том, чему научились в школе их дети. Вот это работы выпускников, а это — первоклассников. Мы хотели показать, чему научились дети в нашей школе, как они пишут, сочиняют, рисуют, рукодельничают. Никогда не забудем, что Иван-гуай помог нам создать эту школу. Мы были бы рады, если бы вы записали свое впечатление в книге отзывов.
Любуясь вышивкой на куске белого атласа, Петровна приговаривала:
— Какие искусные мастерицы! Чья же это работа?
— Это вышивка наших отличниц: Одсэрджанмы и Цолмон. Да вот и они сами, — показала Чжан-ши на дежурных девочек. Ученицы смутились.
— Вышивка так хороша, что, если бы здесь никого не было, я бы взял ее на память, — шутил Михаил.
— А ты, Миша, на коня посмотри. Словно живой! Кто это вырезал? — спрашивал дед Иван, внимательно рассматривая темную фигурку коня из сандалового дерева.
— Бата вырезал, сын дяди Вана, — ответила дежурная.
— А здесь что изображено?
— Наши ревсомольцы собирают сродства в помощь корейским детям.
— А кто может показать, где находится Корея? — спросил Михаил.
Одсэрджанма уверенно обвела на карте указкой контуры Кореи и начала бойко рассказывать:
— Корея находится под игом японских захватчиков. Но корейский народ упорно борется за свободу. Ревсомольцы нашего хошуна собрали триста янчанов в фонд помощи корейским детям. В молодежной газете, которая выходит в Улан-Баторе, было напечатано письмо, где корейские товарищи благодарит за эту помощь.
— А это что за картина? — показал Михаил на цветной рисунок.
— Учитель рассказывал нам, что китайские крестьяне отбирают землю у помещиков. Вот Бата и нарисовал это.
Закончив осмотр выставки, Михаил сказал:
— Бата очень способный мальчик. Из него может выйти талантливый художник. И вообще выставка у вас интересная получилась. Большое вы дело поднимаете, Насанбат. Дежурный, дайте, пожалуйста, книгу отзывов. Батбаяр-гуай, и вы, наверное, что-нибудь напишете на память школе? Вы ведь здесь начальство.
— Я всегда считал, что хулить лучше в глаза, а хвалить — за глаза. Ну, да уж так и быть, напишу.
Батбаяр взял карандаш и написал: "Школьная выставка показала, что и монгольский народ богат талантами. От всей души желаю школьникам учиться успешно, чтобы стать полезными своей стране и народу".
Михаил сказал:
— Ну, а я напишу отзыв от всей нашей семьи. — И записал:
"Выставка интересная. В скульптуре, рисунках и вышивках — во всем радует одаренность монгольских детей, их любовь к родине. Видно, что школа воспитала учеников в духе патриотизма. От души желаем коллективу учителей еще больших успехов в их благородном труде, в их самоотверженной работе под руководством славной монгольской Народно-революционной партии. Пусть из этой школы выйдут монгольские Ломоносовы!
Иван, Марфа и Михаил Ковалевы".
Насанбат растроганно поблагодарил Михаила и тут же написал этот отзыв по монгольски.
У выхода из клуба гостей встретила группа пионеров. Они отсалютовали гостим.
— Куда вы? — спросил их Насанбат.
— Учитель Табхай попросил нас убрать клуб для выпускного вечера, — ответил за всех Бата.
— Ну, хорошо, хорошо! Вот, Мишиг, это он вырезал из дерева коня.
— Молодец! Кончай школу и поезжай учиться в Москву или Ленинград, — сказал Михаил, внимательно всматриваясь в смышленое лицо Баты. А тот в свою очередь с любопытством разглядывал Михаила: командира Красной Армии он видел впервые.
Мальчик ответил:
— Мне очень хочется поехать учиться в Советский Союз, но я не знаю русского языка.
— Там живо научишься, — сказал, улыбнувшись, Михаил.
— Иван-гуай, Петровна, — позвал Батбаяр, — вам с дороги нужно отдохнуть. Пусть дети здесь готовятся к вечеру. Не будем им мешать.
Когда солнце начало клониться к западу, послышался хриплый звук клаксона и в школьный двор въехал "додж". Но двор высыпали малыши. Из своей юрты выглянула Сувда.
— Ой, как быть? Министр-учитель приехал! — заволновалась она.
— Поскорее встретить его надо, не то упустим момент, — ответил Табхай. На учительских курсах в Улан-Баторе он слушал лекции министра просвещения по географии и математике. Старая Того, за всю свою жизнь ни разу не видавшая министра, увидев, как забеспокоились Табхай и Сувда, тоже вышла из юрты. Машина остановилась в центре просторного школьного двора. Сидевший рядом с шофером человек в темно-зеленом дэле, в итальянской шляпе заулыбался, увидев, как школьники и учителя спешат к машине. Шофер быстро вышел из машины и, обойдя ее с другой стороны, открыл дверцу. Министр вылез не спеша, держа в руке большой, до отказа набитый коричневый кожаный портфель. Он был невысокого роста, полный, с круглым животом, с тонкими усиками на холеном лице. Обводя взглядом детей, окруживших машину — редкую диковинку в худене, он повернулся к Табхаю и Сувде.
— Министр учитель, добрым ли был ваш путь? — в один голос сказали Табчан и Сувда.
Министр ответил на приветствие и спросил:
— Где директор вашей школы?
Табхай не успел ответить. К ним спешили Насанбат, заведующий отделом школ из аймачного управления и инспектор. Насанбат учтиво поздоровался с министром и пригласил уважаемого гостя в свой дом. За чаем инспектор министерства просвещения доложил министру, как прошли экзамены у выпускников школы, и сообщил, что вечером по случаю первого выпуска состоится торжество.