— Шарав уже все рассказал нам. Араты откочевали от опасного места. Скотоводов, которые собирались сюда гнать скот, предупредили. Знаете, какое большое дело вы сделали, товарищ Бор? Вы предотвратили эпидемию страшной болезни, — сказал Берлин.
— В моей аптечке кое-что нашлось. Я пытался как мог облегчить страдания старой Шарп. Но большего я не в силах был сделать, доктор. Юрты мы сожгли вместе с трупами.
— Мы все сделаем, чтобы помочь вам, — с жаром произнес врач.
— Доктор, я ведь слушал ваши лекции. Я знаю, что мне уже нельзя помочь. Лишь бы эпидемия дальше не пошла. А вы, ради бога, будьте осторожны. Вы хотите облегчить мне последние минуты — за это спасибо. Но я не хочу, чтобы вы рисковали своей жизнью, она нужна не только вам. Знаете, как мы вам благодарны! — Старик немного оживился. Он дрожащей рукой вытащил из-за пазухи бережно сложенный листок бумаги, поглядел на него и сказал: — Вот приготовил я заявление секретарю ячейки. Хотел в партию вступить. Да не успел. Придется сжечь заявление вместе со мной. Передайте, пожалуйста, доктор, секретарю, что, дескать, умер на посту…
— Конечно, передам! — ответил врач дрогнувшим голосом. — Я все, все расскажу ему о вашем самоотверженном поступке.
XVIII
Непрошеный гость
От обгорелого дерева — только сажа. От плохого человека — только плохое.
Народная пословица
Дуйнхар самоуверенно прошел на северную сторону юрты и бесцеремонно расселся, скрестив ноги. Небрежно задал традиционный вопрос о здоровье хозяев, о состоянии скота. Потом протянул руку к пачке газет, которые были аккуратно сложены на сундуке у изголовья Ширчина.
— А ты, оказывается, и газеты выписываешь? — ехидно спросил Дуннхар.
— Выписываю, только вот что-то не все номера доходят, видно, в дороге теряются, — ответил Ширчин.
— А какой последний номер был?
— Не помню. Да я и не запоминаю номера газет.
— А для чего же они проставляются?
Ширчин с досадой поморщился, словно сгоняя с лица назойливую муху, и ничего не ответил. Ленинма уставилась черными глазенками на гостя и недовольно пролепетала:
— Газеты папины…
— Твой папа нехороший.
— Папка холосий, это ты нехолосий.
— Детка, нельзя так говорить, — остановила дочь Цэрэн. Она посадила ее к себе на колени и с тревогой глянула на мужа.
Она знала, что новый председатель бага ненавидит Ширчина еще с той поры, когда он требовал выдать ему старика китайца. Максарджаб приказал выпороть Дуйнхара.
— Значит, ты не запоминаешь номера? Ну а что было напечатано в последней газете? — продолжал Дуйнхар донимать Ширчина.
— Я еще не успел прочитать всю газету. Прочел, что в Советском Союзе строится много новых заводов и фабрик. Еще прочел, что китайский народ ведет успешную борьбу с японскими империалистами.
Дуйнхар опять презрительно скривился. Он многозначительно поглаживал желтую кожаную сумку военного образца, битком набитую бумагами. С тех пор как Дуйнхар был назначен председателем бага, он не расставался с этой сумкой ни днем ни ночью. Явно подражая кому-то, он сказал:
— Кто же так читает газету? Следует запоминать номера газет, а названия статей знать наизусть. Ты, видать, очень отсталый человек. Ты, должно быть, даже не знаешь, кто такие эсги мосы[171]?
— Нет, не знаю, что это за эсги мосы, — откровенно признался Ширчин. — В газетах что-то не встречал. На что они идут, эти войлочные мосы?
— Эсги мосы — это не войлок, а народ такой. Они носят одежду вверх шерстью, как у нас носят доху. И не снимают ее ни днем ни ночью, пока мех не сваляется, как войлок. Оттого-то и зовут их эсги мосами. А живут они далеко на севере, в юртах из снега. Тепла они совсем не выносят. В наших местах они через два часа умерли бы, климат у нас для них неподходящий.
— А учитель Насанбат рассказывал нам по-другому, — осмелилась возразить Цэрэн. — Не эсги мосы, а эскимосы, Обличьем эскимосы похожи на нас. Знают об этом народе уже давно. Прозвали их "нохой эртэн" — песьи люди — и нагородили про них всяких небылиц. Я еще в детстве слышала о них сказание. В давние времена воины-охотники Бутанцара [172] решили узнать, докуда доходят горы Хэнтэй-хана. Они поехали вдоль южного склона на северо-восток. Ехали они долго, в дороге всякого горя натерпелись. Пришлось им отбиваться от людей, говоривших на незнакомом языке. Стрелы у тех были с костяными и каменными наконечниками. Часть монгольских воинов погибла на чужой земле в сражениях, другие — в борьбе со зверями. Но оставшиеся в живых все шли и шли вперед, несмотря на невзгоды. Держались они подножия гор и долго ли, коротко ли, по добрались до необозримого моря-океана. Горы кончились, и дивное диво увидели смельчаки — страшных чудищ, что бились когда-то с былинными великанами. Они в горах костры разводят, а уходя днем на охоту, угли золой засыпают. Вот потому и курятся эти горы днем, а ночью полыхают пламенем. Взобраться в горы на конях охотники не могли и только по нонам видели эти костры, а по кострам угадывали, что чудища вернулись с охоты и готовят себе пищу. Жар от их костров был так велик, что камни расплавлялись. Побили их былинные богатыри и погасили костры. Так-то старые люди сказывали. А те воины, что до моря-океана добрались, побывали в стойбищах нохой эртэнов. И везде они видели только женщин да детей, а мужчины им ни разу не встречались. Собак у них много было. И женщины ездили на этих собаках в санках. Воинам Бутанцара и подумалось, что за мужчин у них — собаки. Потому и прозвали они их между собой "нохой эртэн". Они привезли с собою женщин и девушек этого неизвестного племени. Обличьем они очень схожи с монголками были. И среди них, говорят, было много красавиц. Тосковали они, бедняжки, по пище своей, к которой привыкли с детства. Пили они воду, прокипяченную с золой, и ели сырую мороженую рыбу. А вы говорите — через два часа они умерли бы у нас. Этого быть не может. Хоть и живут они в снежных юртах, а такие же люди, как и мы, из плоти и крови, а вовсе не из снега и льда.
— А может быть, эти "нохой эртэн" и не эсги мосы вовсе, — не совсем уверенно попробовал возразить Дуйнхар и переменил тему разговора. Он достал из сумки, набитой старыми газетами, ненужнымм бумагами и цветными карандашами, печать багового управления, шлепнул ею по ладони и сказал:
— Штучка на вид небольшая, а какая в ней сила! Всем багом управляет, любой бумаге законность придает. Ее хозяин теперь я, захочу — поставлю, захочу — не поставлю. И ничего со мной ты не сделаешь, потому что я председатель.
Закипел чай. Цэрэн перелила его из котла в медный чайник и поставила перед гостем. Дуйнхар спрятал печать, отхлебнул чая и важно произнес:
— Скоро и у нас по образцу Советского Союза будет организована коммуна. Вчера у меня ночевал мой друг Джигджит. Большой человек! Начальник отдела и член правления Монценкона. Не шутка! Он мне и рассказал обо всем этом.
— Тот самый хромой Джигджит? — изумился Ширчин. Он хорошо знал этого спесивого чиновника-самодура. — На уртоне зимой он заставлял меня поддерживать огонь в юрте всю ночь, чтобы ему тепло спать было. А я и перед тем целую ночь не спал — в степи табуны от волков караулил. Все ему было не так. Целую кучу кошмы ему разостлал. А он еще потребовал, чтобы я всю ночь караулил около него и шубу поправлял, если сползет.
— Он, он самый. Я ему преподнес рубец топленого масла, барашковые шкурки да целую бычью тушу. Да за ним не пропадет. У кого такие знакомства, тот широк, как степь, а вот у кого их нет, тот узок, как ладонь. Вот я поеду в город, буду гостить у него в стеклянном доме, а тебя он и на кухню не пустит.
Ширчин согласился:
— Это правда, дальше кухни не пустит. Да мне, признаться, к нему и ездить незачем.
— Джигджит рассказывал: те, кто в коммуну вступит, будут жить в стеклянных домах и есть жирную баранину по пять раз в день. А чтобы женщин освободить от черной работы, пришлют из города поваров-китайцев.
172
Это имя, встречающееся в старинных хрониках, монголоведы писали как "Бодончар". В устных сказаниях оно звучит как "Бутанцар". — Прим. автора.