Там, где проходили маньчжуро-китайские войска и отряды иностранных интервентов, все предавалось огню и мечу. Жилища сжигались, все подвергалось разграблению, по дорогам валялись десятки тысяч изрубленных на куски трупов мужчин и изнасилованных женщин.
Несколько месяцев шли упорные бои за город Аньузин на реке Янцзыцзян. Захватив его, разъяренные маньчжуры казнили много тысяч ни в чем не повинных мирных жителей, а трупы их сбросили в реку. Убитых было так много, что иностранные военные корабли прокладывали путь вверх и вниз по реке через сплошные запруды из человеческих тел.
Весной года Синей мыши маньчжурская армия совместно с добровольческими отрядами помещиков и иностранными наемными войсками окружила последний оплот тайпинов — город Нанкин. Блокада длилась не одну неделю. Население страдало от голода, в городе вспыхнули эпидемии. Руководитель тайпинов Хун Сю-цюань в отчаянии покончил с собой, проглотив золото. Кое-кто из вожаков восстания смалодушничал и, спасая свою жизнь, бежал из города. Самым мужественным оказался бывший солдат Ли Сю-чэн, который выдвинулся благодаря своей одаренности. Он взял на себя командование войсками, прибывшими на помощь осажденному городу. Своей преданностью делу народа и стойкостью в те трудные дни Ли Сю-чэн завоевал любовь всего населения Нанкина и, став фактически главой этого города, организовал его оборону.
За день до падения Нанкина небольшой отряд противника ворвался в город через полуразрушенную крепостную стену. Ли Сю-чэн не без умысла впустил его. Он взял отряд в кольцо, истребил его и приказал снять с убитых одежду. В эту одежду он переодел часть своих солдат и смело вышел с ними из крепости. Противник принял эти части за свои. В это время в казармах маньчжурских войск вспыхнул пожар, вызвавший страшную панику. Воспользовавшись этим, тайпины нанесли большой урон маньчжурам, которым плохо пришлось бы, если бы в это время не подошло подкрепление.
Ли Сю-чэн был вынужден отступить.
— В том сражении, — рассказывал Ли, — я, раненый, остался на поле битвы. Как и другие наши, я был в одежде противника, поэтому меня и некоторых товарищей, лежавших рядом, враги приняли за своих и не тронули. А госпиталей там не было, и нам удалось беспрепятственно уйти в тыл. Вот так мне посчастливилось остаться в живых.
На другой день противник взорвал крепостную стену еще в одном месте. Образовалась огромная брешь. Маньчжурские войска хлынули в город. Началось последнее сражение.
Ли Сю-чэн отдал своего быстроногого коня сыну Хун Сю-цюаня — Хун-фу и сказал ему: "Постарайся спастись".
Командиры считали, что Ли Сю-чэн должен скрыться, пока не поздно. Но он наотрез отказался. "Я до сих пор делил радость и горе с доблестными воинами и населением этого славного города и не могу в самый трудный момент думать только о себе! Нет, я умру или останусь в живых вместе со всеми".
Эти слова любимого командира воодушевили бойцов и все население города от мала до велика. Три дня и три ночи старики, дети, юноши, девушки, мужчины и женщины плечом к плечу сражались с врагом на улицах охваченного пламенем города, яростно отстаивая каждый дом, каждую пядь земли. Ни один человек не сдался врагу живым. Более ста тысяч человек пали смертью храбрых. Тяжело раненный и потерявший сознание Ли Сю-чэн попал в плен. Озверевшие враги заковали его в кандалы и надели на него колоду.
Но и в тюремной камере, истекая кровью и превозмогая боль, он три дня и три ночи, до последнего вздоха, писал историю своей героической жизни. Он писал ее для того, чтобы вдохновить грядущие поколения на подвиги, на борьбу против угнетателей. Десятки тысяч иероглифов должны были поведать потомкам о том, как боролись за свободу их деды и отцы, о том, как и почему они были побеждены. Он хотел на примере прошлого научить молодежь бесстрашно и непоколебимо бороться за счастье народа.
Чиновники сократили и исказили это послание Ли Сю-чэна. Но придет время, и в архивах маньчжурского государства будет найдено подлинное завещание героя.
Но даже искаженное и изуродованное маньчжурскими чиновниками, это послание свидетельствует о несокрушимой силе духа и героизме этого человека.
Враги побоялись везти в Пекин легендарного героя живым. Они опасались, что по пути народ освободит Ли Сю-чэна. Поэтому маньчжуры расправились с ним в Нанкине. Они предали его жестокой казни — четвертовали на площади.
— Вместе с товарищами, — рассказывал Ли, — я затесался в толпу раненых вражеских солдат и видел своими глазами, как казнили нашего вождя. Вы только представьте себе, каково ему было ждать смерти в своей поверженной столице, под злобными взглядами торжествующих врагов! Знаете, о чем я тогда думал? Я думал о том, какие могучие силы таятся в народе, родившем такого отважного, неустрашимого и одаренного борца. Перед лицом ликующего врага, со злорадством ожидающего его казни, он сохранял самообладание до последнего своего вздоха.
Ли Сю-чэн не издал ни одного стона. Над площадью повисла страшная тишина, тысячи людей затаили дыхание. Это было ужасное зрелище. Даже враги отдавали дань мужеству героя. Командующий наемными иностранными войсками Гордон сказал потом, что Ли Сю-чэн был самым мужественным, самым талантливым и самым умным среди руководителей тайпинов.
— В Китае теперь сооружают храмы, памятники Конфуцию. Я уверен, что в будущем парод воздвигнет памятники Ли Сю-чэну, Ян Сю-цину и другим героям, отдавшим жизнь за народное счастье. И, знаете, я глубоко убежден, что если не мы, то наши дети или внуки доведут до конца дело, которому отдал жизнь Ли Сю-чэн. Я слышал, что в западных странах передовые люди всем сердцем желали победы тайпинам и осуждали жестокость маньчжурских и иноземных захватчиков. Но тайпины не знали об этом. Строя планы будущего государства, мы искали образец его в давнем прошлом — это была наша ошибка. Ведь мы, отвергая Конфуция, сами не подозревали, что на деле продолжаем смотреть на мир его глазами, сквозь призму его учения, которое провозглашало национальную замкнутость и непротивление злу насилием. Ошибочно полагая, что древнее государство Чжоу[88] положило начало китайской государственности, мы восстановили в армии уставы этого государства. По традиции этого государства у нас, например, присваивалось вожакам-полководцам почетное звание. Впрочем, иначе поступать мы и не могли, потому что не видели и не знали другого примера, достойного подражания.
Старший Ли, выслушав племянника, с улыбкой заметил:
— Мой племянник — литератор, а им, как известно, свойственно иногда мудрствовать.
— А скажите, что вы думаете о "боксерах"[89]? — спросил Насанбат.
— Мы принадлежим к тем, кто не думает, а борется! — по-прежнему улыбаясь, ответил старший Ли. — Вы скоро снова услышите о боксерах. С поражением тайпинского движения борьба нашего народа за свое освобождение не кончилась, она только начинается. На нашей шее сидят не только внутренние враги — маньчжурский император, амбани, министры, помещики, богатые торговцы, но и английские и американские фабриканты и купцы. Они наводнили Китай своими войсками, силой навязывают нам кабальные условия торговли. Ввозя дешевые, низкосортные хлопчатобумажные ткани, они разоряют наших кустарей и крестьян. Они отравляют народ опиумом. Да, к народной пиале с рисом подсаживается все больше едоков, а людей, которые теряют последнюю пиалу риса, становится все больше. Иностранные предприниматели и наши купцы и спекулянты строят фабрики, богатеют, беззастенчиво обирая народ. А кто идет работать на эти фабрики? Все те же разоренные кустари и крестьяне. Идут, чтобы не умереть с голоду, заработать себе горсточку риса. Но придет время, когда эти ограбленные люди станут подлинными хозяевами богатства, созданного их трудом. Это время придет, мы победим.
XVIII
Высочайшее повеление
Купцы богатеют на торговле, а ламы — на молитвах.
Против ворот резиденции Ёнзон-хамбы — наставника восьмого Джавдзандамбы-хутухты, духовного главы Северной Монголии, — остановилась китайская карета с черным мулом в упряжке. Из кареты, обтянутой темно-синим сукном, не спеша вылез китаец, одетый в черный шелковый халат.
88
Древнее государство Чжоу — древнее китайское государство. Известно Западное Чжоу (XII–VIII вв. до н. э.) и Восточное Чжоу (VIII–III вв. до и. э.).
89
"Боксеры" — участники народного антиимпериалистического восстания В Китае в 1899–1901 годах (от китайского "И-хэ-туань" — "Кулак во имя справедливости и согласия").