Торжественно и благоговейно повторяли собравшиеся слова молитвы вслед за стариком. По кругу — по ходу солнца — шло медное блюдо с молочными кушаньями: арулом[16], хурутом[17], урумом[18] и сыром, леденцами и урюком. Они передавали блюдо и громко выкрикивали: «Хурай, хурай!» — призывая в дом хозяина благополучие и богатство.
Мать Ширчина сидела в новом чесучовом дэле, подаренном ей Дэрэн — женой Джамбы. Обе ее дочки и сынишка, довольные, раскрасневшиеся от духоты, громко кричали: «Хурай, хурай!» А маленький Ширчин, в честь которого справлялся весь этот праздник и который с этой минуты становился продолжателем рода Джамбы, хранителем священного очага, сидел на коленях у приемной матери, ухватившись ручонками за ее дэл. Дети как ни в чем не бывало уплетали сладости, глядя на огонь.
На следующее утро мать Ширчина с тремя детьми, захватив узелки с едой, запрягла в телегу старого вола с длинными рогами, полученного в уплату за мальчика. Вол ходил раньше в караване и потому привык двигаться размеренно. Сбоку к телеге она привязала того вола, что нужно было вернуть, сзади — корову, к хвосту коровы — теленка. Так они отправились в путь.
— Мама, а Ширчин приедет к нам? — спросила старшая девочка.
— Нет, не приедет. Ширчин со вчерашнего дня стал сыном Джамбы-гуая. Теперь он будет сыт, обут, одет. Да и нам теперь будет немного полегче. Видишь, у нас есть и вол, и корова, и хоть старенькая, но все же своя палатка. Джамба-гуай человек скупой, но его жена оказалась доброй женщиной. Смотри, сколько еды надавала. И далембы на дэлы для вас не пожалела.
— Ширчин, когда вырастет, тоже станет скупым, как Джамба?
— Не знаю, дочка. Это уж как у него жизнь сложится.
— Мама, а ты скупая?
— Детка, бедному человеку не с чего скупиться.
— А когда же мы принесем жертву огню, чтобы разбогатеть?
— У нас и очага-то своего нет, детка…
III
В долговой кабале
— Придержи пса!
Дэрэн вышла унять собаку и встретить гостя. Высокий старик, с блестящим джинсом — белым шариком[21] на шапке, с тронутыми сединой усами и косой, неторопливо слез с коня и зашагал к юрте Джамбы. Он шел почти не сгибая колен, мягко ступая на пятки, словно с малолетства ездил только верхом.
Дэрэн привязала коня, потом приподняла войлочный полог над входом в юрту и, пропустив вперед гостя, вошла вслед за ним.
Старик поздоровался и спросил:
— А где Джамба?
— Отправился на охоту, — ответила хозяйка.
— У вас, говорят, прибавился человек? — гость взглянул на малыша. — Этот молодец совсем не боится чужих!
Старик ласково посмотрел на мальчика, который, ковыляя на своих кривых ножках, доверчиво подошел к нему и с детским любопытством уставился на незнакомца черными, как ягоды черемухи, глазками.
— Мы совсем недавно усыновили его, — рассказывала Дэрэн, наливая гостю чай и ставя перед ним угощение. — Джамба случайно встретился с матерью этого мальчика… — начала было хозяйка, но, заметив, что старик не проявляет желания поддержать разговор и сидит с натянутой миной, умолкла. «Видно, приехал с недобрыми вестями», — подумала она.
Старик-дзанги[22] был человек общительный, но когда занимался делами службы, которые были ему не по душе, становился замкнутым и скупым на слова.
Из уважения к хозяйке гость выпил пиалу чаю. К еде он почти не притронулся, хотя и делал вид, что ест.
Старик явно хитрил: он долго жевал и старательно разглаживал усы, избегая взгляда хозяйки. Наконец он хмуро посмотрел на открытую дверь и проговорил:
— К нашему общему несчастью, торговая фирма «Тянь И-дэ» предъявила хошуну[23] иск за старые долги тайджи Джамсаранджаба и потребовала уплаты процентов по его новым долгам. Ты, дочка, сходи-ка позови старика Батбаяра и старуху Сурэн.
Обеспокоенная этим сообщением, Дэрэн вышла, спеша исполнить просьбу дзанги.
В степи люди узнают новости от путников и вести передаются из уст в уста, от чабана к чабану, из айла в айл. Поэтому Батбаяр и старая Сурэн оказались неподалеку: им поскорее хотелось узнать, с какими вестями прибыл гость.
Батбаяр почтительно поздоровался с дзанги, по обычаю обменялся с ним табаком. Он неторопливо повел беседу о погоде, о состоянии скота, но старик-дзанги скоро повернул разговор в нужное ему русло. Как бы невзначай он намекнул на то, что привело его сюда, а потом без обиняков перешел к делу.
— Слыхали, наш пьяница Джамсаранджаб снова по уши залез в долги. Говорят, он пропил и проиграл ни много ни мало тысячу пятьсот ланов.
Батбаяр тяжело вздохнул.
— И когда только дьявол унесет этого развратника и пьяницу? Когда наконец он оставит нас в покое? Сколько бед и несчастий причиняет этот Джамсаранджаб хошуну и всем нам! От одного только вида его глупой и жирной морды тошнит. Весной встретился я как-то с ним в одной лавке в Маймачене[24] — глаза мутные, как у мороженой рыбы. Еще тогда мне подумалось: за все его развлечения придется расплачиваться не кому-нибудь, а нам. Он сидел, развалившись, рядом с какой-то пьяной девицей из Маймачена и выбирал для нее шелк. Когда я поклонился ему, он заорал во всю глотку: «А, старый хитрый раб! Ты осмеливаешься нарушать обычай наших отцов! Разве тебе неизвестно, кто я такой? Поклонись мне еще раз, поклонись и этой девушке! Да хорошенько кланяйся, она спит со мной, и потому она равна нам, князьям, которые происходят от самих богов». Когда я согнулся перед его девкой, он напустился на меня еще пуще: «Паршивый раб! Как ты смотришь на меня? Думаешь, если я пьян, так уж ничего не замечаю? Не признаешь меня, да? Но ты не забывай, что и презренный коршун — потомок Гаруди, царя птиц. Каков бы я ни был, я потомок Чингиса. И я научу вас, рабов, уважать знатных людей! Эй, конторщик, — заорал он, — запиши в книгу, я беру для этой девушки штуку шелка! Нет, две штуки! Пиши, пиши в свою книгу! Пока существуют на свете рабы, есть кому платить деньги за нас».
— Танджи, попавших в лапы к хитрым торговцам в Урге хватает. Они пьянствуют, обогащают ростовщиков, влезают в долги и безжалостно разоряют свои хошуны и нас, несчастных.
— В прошлом году, — перебил Батбаяра дзанги, — я вместе с князем ездил в Ургу. Князя пригласила в гости торговая фирма пекинского Содномдоржа, и, надо сказать, напоили его там изрядно. Я тоже крепко хватил, спьяну потянулся за другими и взял в долг пару сапожок для жены и два джина[25] урюка ребятишкам. Так потом за этот урюк мне пришлось отдать трех крупных баранов.
— Ничего не поделаешь, Соном-гуай, недаром говорит: с солнцем не замерзнешь, с князем не пропадешь. Значит, и вы тогда неплохо угостились? — улыбнулся Батбаяр.
Дзанги сделал вид, что не заметил камешка, брошенного в его огород, и продолжал:
— Недавно чиновник хошунного управления подсчитал долги нашего хошуна и проценты, которые мы должны уплатить фирме «Тянь И-дэ». И выходит, что если у жителей хошуна отобрать весь скот и продать его, то и тогда можно будет погасить только половину долга.
— Значит, наш скот принадлежит уже не нам, а этой фирме? — не выдержала Дэрэн. — Значит, мы трудимся не жалея сил, и в стужу и в жару не для себя?
— Да, — задумчиво произнес Батбаяр, — последняя поездка князя в Пекин влетит нам в копеечку. Еще от старых долгов не избавились, а он уж новых наделал. Ведь хочешь не хочешь, а платить за него придется. Шарик на шапке нашего князя — нелегкая ноша для нас. И величиной-то всего с катышек верблюжьего помета, а весит столько, что и всему хошуну не поднять.