Старики и старушки, мужчины и женщины, нарядно одетые, стройные девушки в шелковых, подбитых белой мерлушкой дэлах, обойдя монастырь по движению часовой стрелки, останавливались у красного забора перед Желтым дворцом. Словно из-под земли появились тучи лоточников. Они продавали леденцы, сушеные фрукты и серебряные перстни с изображением Перуна.
В час Змеи[121] около Зеленого дворца на берегу Толы заиграла труба. Конные охранные войска богдо стали продвигаться по обеим сторонам дороги к Желтому дворцу. Над войсковыми колоннами величественно развевались на ветру желтые, синие, белые, зеленые штандарты командиров десятков, сотен и других подразделений. На солдатах были суконные синие шапки-ушанки, подбитые черной мерлушкой и окаймленные красной полоской, синие шелковые дэлы и жилеты, кавалерийские набедренники, обшитые серебристой парчовой каймой. Серебряная насечка ружей, седел и уздечек ярко блестела на солнце.
Когда головные всадники доехали до триумфальной арки у Желтого дворца, возведенной маньчжурским императором в честь богдо-гэгэна, трубачи затрубили в раковины и воины от Желтого дворца до Зеленого зимнего дворца разом повернулись лицом друг к другу, образовав живой коридор.
Араты с восхищением глядели на солдат монгольской армии — как они прекрасно выглядят, эти всадники, восседающие на гладких, сытых конях, какие они все молодые, стройные, сильные!
Два командира, возглавлявшие колонны, и два бойца с горнами из белых оправленных в серебро раковин поскакали обратно, в сторону Зеленого дворца. Они мчались по живому коридору, всадники застыли, как каменные изваяния. Как только они достигли ворот Зеленого дворца, раздался пушечный выстрел. Бойцы спешились. Вскоре раздался второй выстрел, потом третий. Это был сигнал — богдо выезжал из дворца. Толпа зашумела. Морозный воздух наполнили мелодичные звуки — заиграла украшенная серебром сандаловая флейта. Вскоре показались развевающиеся пятицветные знамена и большой желтый балдахин.
Впереди, торжественно восседая на белоснежном коне, ехал лама в желтом шелковом доле. Это был предводитель кортежа Джавдзандамбы-хутухты. За ним следовал лама в малиновом шелковом доле, державший на древке в золотой рамс картину с изображением символов счастья — бондохорло — в золотой раме, там было написано три ряда цифр, которые сверху вниз, справа налево и по диагонали дают в сумме 15:
4 9 2
3 5 7
8 1 6
Цифры были написаны как раз на печени маленькой черепахи, а вокруг были нарисованы животные двенадцатилетнего календарного цикла; мышь, бык, тигр, заяц, дракон, змея, лошадь, овца, обезьяна, курица, собака, свинья, а также изображены символы неба, земли, молнии, горы, ветра, огня, воды.
За ламой, державшим изображение бондхорло, на черном коне ехал еще один лама в темно-коричневом шелковом доле; он вез треугольную хоругвь заклинаний, за ним следовал лама с большим желтым штандартом, за которым везли еще два небольших. Затем на белом коне ехал атлетического сложения человек в лисьей шапке. В руках он держал треугольный белый флаг, концы его в виде треугольников трепетали на ветру, как языки пламени; за ним двое всадников везли два голубых тибетских знамени; следом ехал человек в ярком дэле, за спиной у которого висели лук и богато разукрашенный колчан со стрелами. Затем на спине лошади везли пушечку, а следом медленно ехал смуглолицый лама с хоругвью грозного гения-хранителя, он то приподнимался, то опускался в седле в такт шагу лошади. За ним следовали еще двое лам с маленьким и большим бурханами. Позади них покачивался на коне лама, державший в руках аптечку со снадобьями, а за ним еще один вез шелковые подушки.
Позади всех ехали министры. Опоясанные дорогими саблями, они двигались с важностью, какая приличествовала их высокому званию. За министрами двенадцать чиновников и лам вели оседланного коня. Седло лошади было украшено драгоценными камнями. И только за этой группой показались шестнадцать лам-телохранителей, которые несли паланкин, где находился виновник торжества — богдо. Он был в бобровой шапке, в дорогом златотканом парчовом дэле, подбитом соболями. Подслеповатые глаза его были скрыты за темными очками, отчего лицо казалось бесстрастным. За паланкином двое лам несли большой желтый шелковый зонт с изображением девяти драконов, а еще двое — опахало из павлиньих перьев. По сторонам паланкина — шесть знаменосцев с большими флагами в руках, четверо рослых лам несли толстые бичи на плечах. Группу замыкали два флейтиста.
За паланкином богдо восемь слуг несли паланкин Цаган Дара-эх — супруги хана, тучной белолицей женщины с румянцем во всю щеку, в жемчугах и драгоценных камнях. Лицо было спокойно, но лихорадочно горящие черные глаза невольно выдавали радость — сбывалась ее давняя мечта.
Вокруг паланкина на породистых конях гарцевали в богатой одежде десять тайджи. Седла и конские уздечки отделаны золотом, серебром и кораллами. Отлитые из бронзы стремена сверкают старинными золотыми и серебряными насечками, но народному поверью, такие стремена охраняют наездников от несчастий.
У тайджи с левой стороны висят дорогие луки, а справа — серебряные колчаны с множеством стрел.
Какой-то бедно одетый подслеповатый старик, стараясь получше рассмотреть торжественное шествие, сказал стоявшему около него приятелю:
— А ведь правду, должно быть, говорят, что в Зеленом дворце едят по пять раз в день. Смотри, как разжирела на харчах тангута его бледнолицая баба. Хоть бы раз в жизни удалось досыта поесть того, чем они обжираются каждый день!
Старик в старой потертой шапке, с седой растрепанной косой миролюбиво ответил:
— Ну, сегодня-то и мы, наверно, наедимся досыта. Ведь как-никак богдо-гэгэн восходит на престол. Такое не каждый день случается! Сегодня ургинцам придется раскошелиться. Чем злиться, полюбуемся лучше на праздник. Какое нарядное шествие! Сколько знамен развевается! А сколько лам, послушников и нойонов! И не счесть! Да все в каких красивых одеждах!
— Нашел чему радоваться! — возмутился первый старик. — Вот из-за этой роскоши мы с тобой и бедствуем. Видал нашего нойона? Кусок жира в собольих мехах да шелках. Это наши стада обернулись в его шелка и соболя, а мы с тобой, хоть и корпим ночами, согнувшись в дугу над молитвенным цилиндром, а живем хуже бродячих собак. Когда же придет этому конец?
Старик с седой косой дернул соседа за рукав и испуганно прошептал:
— Уймись, дурья голова! Замолчи! Если услышат — пропадем!
Старик что-то беззвучно прошептал и уставился холодными злыми глазами на пышную церемонию.
По мере того как приближалась процессия, солдаты, вытянувшиеся цепью вдоль дороги, низко склонялись в поклоне. Шествие приближалось к Желтому дворцу. Толпа людей теснилась к красному забору в надежде увидеть "живого бога". Выполнявшие роль стражи ламы-силачи, орудуя длинными палками, безжалостно сыпали удары направо и палево. Доставалось всем: и старым и малым, и мужчинам и женщинам. Один из лам, огромный верзила, отличался особенной свирепостью, он был похож на голодного волка, напавшего на стадо.
Даргай, Алтанхояг и Сайнбилэг с товарищами приехали на Чахара накануне торжества. Проталкиваясь вперед, Алтанхояг говорил:
— Смотри, как бесится эта безмозглая скотина! До чего же эти ламы над людьми издеваются, глядеть тошно… Ну-ка, благословлю я разок этого стервеца, чтобы он не издевался над стариками и старухами. Дайте-ка мне дорогу, благочестивые братья, я попробую обуздать ату скотину, — сказал Алтанхояг и, словно лебедь, разрезающий волны, поплыл сквозь толпу. Сайнбилэг и Даргай хорошо знали, что Алтанхояг не выносит, когда обижают слабых, и следовали за товарищем неотступно, как цыплята за наседкой. Алтанхояг быстро приближался к цели — недаром он был борцом.
Он подошел к свирепому ламе как раз в ту минуту, когда тот сбил с ног молодую женщину и ударил ее в живот.
Женщина упала без чувств. Стоявшая рядом с ней тщедушная старушка закричала:
— Ой, дочку мою убили!