Старуха попыталась было закрыть женщину своим телом, но разъяренный лама пнул и ее, и она, как котенок, полетела в толпу.
В толпе поднялся шум, все открыто возмущались такой жестокостью.
Не помня себя от возмущения, Алтанхояг, как разъяренный слон сквозь джунгли, ринулся вперед и изо всей силы ударил ламу в переносицу. Что-то глухо хряснуло. Громадной тушей лама тяжело рухнул под ноги коню того самого тайджи, который в процессии богдо вез лук и колчан со стрелами. Конь упал на колени, всадник вылетел из седла, сбив с ног впереди идущего знаменосца. В испуге знаменосец выпустил из рук древко знамени. Поднялась суматоха. Воспользовавшись замешательством, трое смельчаков скрылись в толпе. Солдаты отнесли безжизненное тело ламы, похожее сейчас на плохо набитый мешок с шерстью, в сторону от дороги. Тайджи встал, отряхнул с себя грязный снег и, вскочив на коня, поскакал догонять процессию, которая уже достигла ворот Желтого дворца.
Как только паланкин богдо приблизился к Желтому дворцу, грянула музыка — это заиграли выстроившиеся здесь флейтисты. Чиновники, низко кланяясь, передали в дар богдо от имени хошунов и сеймов "девять белых" — восемь коней и одного верблюда, в знак признания богдо главой государства. Шеи животных были обвязаны красными, желтыми, белыми и синими хадаками, соболями и всевозможными украшениями.
Во время церемонии позади ванов, гунов, хамб и прочей знати у ворот Желтого дворца стояли несколько особняком три человека. От чиновной знати они отличались тем, что у них ни на головных уборах, ни на жилетах поверх дэлов не было никаких знаков отличия. Не было у них в руках и четок — неизменной принадлежности высших лам. В одном из них мы без труда узнали бы нашего старого знакомого — богача Лодоя, двое других — Буянт и Хишит — были крупные китайские купцы, которые поставляли товары самому богдо и его казне.
Лодой, как мы знаем, был тонкий пройдоха. Пронюхав, что Сайн-нойон-хан ищет белого верблюда в подарок богдо, он выбрал у себя в табунах лучшего верблюда и приподнёс его хану вместе с серебряными удилами.
Сайн-нойон-хан оценил усердие Лодоя по достоинству. Он включил богача в число представителей аймака, которые должны были приветствовать богдо.
Богдо вошел в обтянутую снаружи желтым шелком тридцатигранную юрту, здесь была его официальная резиденция. Лодой был доволен, он чувствовал себя на седьмом небе. Еще бы! Он удостоился чести присутствовать на молебне вместе с министрами, с самой родовитой и чиновной знатью. И он думал про себя: "Мне сегодня посчастливилось лицезреть богдо-гэгэна в награду за благодеяния, на которые я никогда не скупился".
Приближался час возведения Джавдзандамбы-хутухты на престол хана Монголии. Час этот как самый благоприятный был указан лучшими астрологами Урги. Наконец прогремел пушечный салют. Настал момент церемонии.
У входа в юрту стояли два стража, которые зорко следили за порядком. Лодоя и китайских купцов они впустили последними. Войдя в юрту, Лодой послушно встал на указанное ему место и огляделся. Роскошь внутреннего убранства поразила его. Для хутухты, его супруги, для ханов, нойонов и высших лам были приготовлены кресла.
Кресла хутухты и ханши, украшенные тончайшей резьбой работы лучших монгольских мастеров, выделились богатством отделки.
Лама-церемониймейстер громко объявил о начале церемонии. Согласно исконной традиции, установленной великими монгольскими ханами, Сайн-нойон-хан Намнансурэн сначала произнес молитву, а затем огласил юрол[122] по случаю возведения хана и ханши на трон:
Во время чтения юрола Лодой с благоговением и надеждой взирал на важные красные лица нойонов и высших лам, облаченных в парчовые одежды. "Не так уж часто приходится стоять вот так, совсем рядом, с людьми небесного происхождения, с нойонами, ханами и высшими ламами", — думал он. Лодой пристально всматривался в каждое лицо, словно решил запомнить их на всю жизнь. Он благодарил судьбу за то, что она послала ему такой дар — своими глазами ему посчастливилось увидеть возведение богдо на ханский трон. Простому смертному и не приснится такая удача! Эта мысль даже растрогала Лодоя. Молитвенно сложив ладони, он внимательно рассматривал внутреннее убранство ханской резиденции.
В центре под большим круглым таганом горел огонь, повсюду стояли диковинные вещи.
Грубое застывшее лицо богдо, хотя и было наполовину скрыто большими черными очками, несло печать тупоумия и вырождения. Оно напоминало грубо вылепленный лик бурхана. Но богобоязненному Лодою лик богдо казался исполненным неземного величия. Он умиленно взирал сквозь чад благовоний на богдо и его госпожу, застывших, словно изваяния, на золоченых креслах. И вместе со всеми, кто находился в юрте, в молитвенном экстазе он воздевал руки кверху и падал ниц.
Лама, руководивший церемониалом, громко произнес:
— Слушайте благословенный указ возведенного миром, возродившего религию, приносящего счастье людям главы религии и государства, светозарного, десятитысячелетнего богдо-хана!
При этих словах да-лама Цэрэн-Чимид, преклонив колени, принял указ хана и, получив благословение, огласил его. В своем первом указе новый хан как из рога изобилия осыпал милостями государственных министров, нойонов и высокопоставленных чиновников, он щедро раздавал награды, чины и звания.
По указу хана были награждены знаком отличия чиновника пятой степени — синим отго [123] — двое уже известных нам китайских купцов-ростовщиков — Буянт и Хишит, которые завоевали расположение богдо, сделав ему ценные подарки.
В числе награжденных синим отго оказался и Лодой. Услышав свое имя в указе, Лодой покраснел, его будто обдало жаром. От радости у него так зашумело в ушах, что он чуть не лишился слуха…
Далее в указе перечислялись имена награжденных нойонов, лам и чиновников рангом пониже. Но это Лодоя уже не интересовало. После первого указа был зачитан второй — об освобождении из тюрем людей пожилого возраста и о переводе в армию молодых и здоровых арестантов.
Проворные и юркие подростки-глашатаи, выполнявшие поручения дворцовых чиновников, мгновенно передавали толпам людей все, что происходило в резиденции хана.