Два больших верблюда упрямо не желали лечь, хотя Ширчин и Цэрэн тянули их за узду. Наконец кое-как удалось справиться с непокорными животными, и путники двинулись к уртонной станции. Верблюды шагали бок о бок, слышно было, как они скрипят зубами.
Кругом, сколько видел глаз, расстилалась необъятная степь. На снегу темнели бесчисленные следы копыт. Из-под снега торчали метелки жухлой прошлогодней травы, и от этого степь казалась подернутой желтоватой дымкой. Желто-коричневые верблюды да сарычи, подкарауливавшие у нор мышей, яркими пятнами оживляли беспредельную равнину погруженной в зимний сон степи.
Ширчину было приятно ехать рядом с Цэрэн. Он все время держал теплую руку девушки в рукаве своего дэла и время от времени украдкой поглядывал на дорогие черты смуглого и чуть обветренного лица. Радостно было ехать вот так — плечо к плечу с любимой по безмолвной степи, ехать навстречу будущему, полному надежд.
V
В военном городке
— Эй, Шамба! Где ты там? Принимай нового цирика[124].
— Что такое?
— Полковник прислал новичка в твою десятку.
Из прокоптелой, грязной палатки вышел заспанный солдат в овчинном тулупе и, глядя прямо в лицо Ширчину, спросил:
— Где он? А предписание от полковника Джамсаранджаба есть?
— На, вот тебе предписание, принимай в свою заячью десятку нового богатыря, — подтрунивал солдат.
— Где, где богатырь? — Из палатки выскочили пятеро здоровенных парней, одетых в рваные дэлы.
— Вот так богатырь! Ха-ха!
— Хо-хо-хо! Ну, ребята, теперь улясутайскому правителю конец. Где ему устоять против этакого воина!
— Э, да он точь-в-точь Джагармижид-хан[125], у которого рот был величиной с овраг!
насмешливо пропел слова известного сказания здоровенный солдат и, обхватив Ширчина сильными, точно железные клещи, руками, как младенца, легко снял с коня.
Ширчин вспыхнул, точно огонь, коснувшийся сухой хвои. Он вспомнил борцовский прием, которому его научил еще Батбаяр, в одно мгновение подмял здоровяка и уселся на него верхом.
Солдаты хохотали. Поверженный верзила беспомощно задрыгал ногами и, сверкая ослепительно белыми зубами, захлебываясь от смеха, крикнул:
— Сдаюсь!
Его полное лицо дышало таким добродушием, что на него невозможно было долго сердиться, и Ширчин отпустил его.
— Смотри-ка, знать, недаром говорят: молодой пес зубаст, а молодой парень удал. Возьмите этого героя в свою палатку. Место у вас небось найдется, — предложил Шамба старому седому солдату, вышедшему из маленькой палатки, которая обычно использовалась для гостей.
— Ну, ясное дело, найдется. Ты, сынок, не сердись на этих ребят. Делать им нечего, вот они и бесятся от скуки. Ну заходи, давай пить чай. Только знай, что еда у нас скудная. Вот возьмем Улясутай, тогда заживем. Должно быть, от сиротской доли в армию голым пошел? — спрашивал Ширчина словоохотливый солдат.
Пока они шли в палатку, он рассказал ему о лагерных порядках, о командире десятка Шамбе, который раньше был шаманом, и о солдатах, которых юноша только что видел.
От этого старика Ширчин узнал, что наступление на Улясутай отложено до благоприятного дня, который должен быть предсказан астрологами. А пока военных учений не проводится, солдаты вооружены плохо. Правда, полковник Джамсаранджаб носит маузер в деревянной кобуре, отделанной серебром, по у командиров десятков есть только шашки, китайские мечи или немецкие кинжальные штыки. Некоторые солдаты вооружены кремневками, китайскими ружьями старого прусского образца. У большинства же, кроме кнутов и монгольских ножей, вообще ничего нет. Благоприятный день, по предсказанию астрологов, наступает послезавтра. В ожидании этого дня каждый проводит время как может: одни шатаются в окрестных аилах, другие бродят как неприкаянные от палатки к палатке, третьи днем отсыпаются, а ночью тайком исчезают куда-то.
Ширчину впервые в жизни довелось наблюдать такое сборище самых разных людей. Он с интересом присматривался, жадно слушая все, что говорили вокруг. Вот командир десятка Шамба поменялся с солдатом седлами. В палатке он положил седло передней лукой к северу, сделал из теста четыре чашечки, наполнил их маслом и зажег перед седлом четыре лампадки и четыре курительные свечи. Потом встал на колени, открыл какую-то небольшую книжечку и, привязав к седлу бабку, речитативом начал читать молитву освящения тороков:
В одной из палаток старый солдат рассказывал собравшимся у очага товарищам разные побасенки. Он говорил, будто бы у подруги хутухты есть два ящика чудодейственных иголок, которые могут превращаться в непобедимых железных солдат.
— Рассказывают, что иголки те по ночам тихо звенят, переговариваются на своем языке: скоро, мол, гэгэн выпустит нас из ящика и пошлет против черномундирных китайских солдат, скоро ли мы разгромим их?
— А кто это слышал? — спросил Ширчин.
— Кто слышал? Люди слышали! — тоном, не терпящим возражений, отрезал солдат и продолжал: — Говорят, что ящик с железными солдатами есть, и у Югодзыр-хутухты. И, когда придет время, они выйдут защищать свою родную землю, — убежденно закончил солдат.
Его поддержал рябой боец. Он рассказал, как один из послушников Югодзыр-хутухты, воспользовавшись отсутствием своего учителя, открыл его ящик. Иголки рассыпались по земле и превратились в маленьких железных солдат. Тоненькими голосами они спросили: "Куда идти? На кого нападать?" И пока растерявшийся послушник глазел на них, солдат становилось все больше и больше. Послушник в испуге закричал: "Он вы, идите обратно в ящик!" Но железные солдатики построились в десятки и превратились в настоящих больших солдат. Тут, к счастью, вернулся учитель и загнал их обратно. Если бы он вовремя не появился, могла бы приключиться большая беда.
Подошел Шамба.
— Встретился я однажды с гонцом на монастыря Ламын-гэгэна, — начал он. — По его словам, выходит, что нашу землю благодаря стараниям богдо-гэгэна надежно охраняют владыки неба и земли. Китайский войска хотят снова завоевать Монголию, чтобы опять подчинить ее маньчжурскому императору. Они каждый вечер подходят к границам Монголии и там ночуют. Но нас защищают владыки нашей земли, и потому ночью чудотворные силы отдаляют войска чужеземцев на один переход. И так каждый день: к вечеру они подходят к границе Монголии, а утром — снова от неё далеко. И длится это уже долго. Пока нам помогают мудрые ламы, китайские войска нам не страшны, — закончил свой рассказ Шамба, окруженный доверчивыми слушателями, с восхищением взиравшими на него.