Один солдат тихо сказал, что позавчера ночью из второго взвода дезертировали пять человек.
— А как же не дезертировать от такой собачьей жизни? — откликнулся кто-то.
— Не пойму, что делается. Обещали после изгнания маньчжуров и китайцев всем монголам хорошую жизнь, а где она?
— Поди спроси у нашего командира Дамдина.
— Сказал тоже. Да он с меня шкуру спустит!
— Вот то-то и оно!
После вечерней переклички старшины распределили наряды на следующий день. Потом зачитали приказ. Завтра в час Коня все три взвода должны будут отправиться во дворец богдо на молитву. Протрубил горн, и солдаты по команде вышли на вечернюю молитву…
"Сегодня мне еще повезло. День прошел сносно. Правда, пришлось простоять под арестом с камнем в руках и поработать на кухне, но зато Шойв не бил, и на том спасибо", — думал Ширчин, ложась спать.
Сердце его было полно радостного ожидания, завтра он увидит живого бога — богдо-хана и богиню-мать государства — супругу богдо. Что ж, пока придется сносить все — и эту сырую и холодную казарму, и грязь, и голод. А куда же денешься? Но, в конце концов, солдатская жизнь еще не самая скверная. Вот закончит он школу, и волею богдо ему станет жить полегче.
Рядом монотонно бормотал молитвы старый солдат. Ширчин уснул.
Настало утро. Некоторые солдаты умывались снегом, другие, набрав воды в рот, выливали себе на руки. Вытирались подолами дэлов и рубах. Сегодня мылись тщательнее, чем всегда, чтобы, как говорится, не ударить лицом в грязь перед богдо-ханом.
Перед утренними занятиями офицеры проверили, хорошо ли сидит на солдатах парадная форма, в порядке ли оружие.
И дэлы из темно-синей шелковистой далембы, и белые вперемешку с черными мерлушковые ушанки, покрытые синим сукном, и новые гутулы из юфти — все выглядело нарядным. В новеньком обмундировании и сами солдаты на утренних занятиях как-то подтянулись.
— Молодцы! Каждый бы день так занимались, как сегодня! — похвалил бойцов инструктор Хужир-буланской военной школы, казацкий урядник Фролов.
Старший инструктор ротмистр Васильев заметил:
— Если бы их кормили получше да казармы привели в порядок, из них неплохие солдаты могли получиться. Но сколько ни говоришь об этом, все остается по-старому. Сегодня хан лично производит смотр войскам. Возможно, хоть он сделает что-нибудь. Только как вспомнишь отношение к армии его министров и чиновников, так всякая надежда пропадает. Впрочем, капля долбит камень. Может, постепенно дело изменится. А сейчас дайте солдатам отдых. Пусть пообедают, напьются чаю. Второй и третий взвод я уже на сегодня освободил от строевых занятий.
В час Коня из Хужир-Булана к Урге тронулась войсковая колонна по трое в ряд. В середине каждого ряда ехал солдат в белой мерлушковой шапке и на белом коне. У каждой десятки оранжевый с тремя зубцами флажок с надписью: "Флажок командира десятки монгольской армии". Впереди всей колонны на выхоленном коне, покрытом чепраком, ехал командир части. Следом за ним гарцевали знаменосец и горнист.
У Зеленого дворца на берегу Толы конники спешились. Солдаты, ехавшие на белых конях, своих лошадей стреножили, а поводья закинули за луки седел. Их соседи привязали своих коней к белым. Все с нетерпением ожидали выхода богдо-хана.
Наконец со стороны Урги показалась встречная колонна. Впереди ехали два всадника. За ними восемь рослых мужчин несли на красных носилках зеленый паланкин. За паланкином еще шестеро человек несли зонт из красного шелка, расшитый золотом. Позади него несли знамя и восемь небольших флагов. Шествие замыкали чиновники, нацепившие знаки отличия не только на головные уборы, но и на одежду, чтобы, чего доброго, не подумали, что они простые смертные.
Когда эта колонна приблизилась к дворцу, ехавшие впереди всадники, согласно ритуалу, пропустили паланкин вперед и следовали за ним. Носильщики опустили его у дворца. Свита помогла военному министру Далай-вану вылезти из паланкина. На толстяке был шелковый дэл с вытканными драконами. На груди и на спине в кругах — золотое соёмбо [134]. На плечах золотом вытканы древние символы Монголии — солнце и луна в кругу. На голове у министра возвышалась конусообразная шапка, опушенная мехом чернобурок лисы, с синей шелковой тульей, с красной кисточкой и трехглазым отго [135].
Начальник хужир-буланского гарнизона Дамдин скомандовал:
— Сми-ирно! Направо равняйсь!
Подойдя к министру" он преклонил колена и отрапортовал:
— Из Хужир-Булана прибыли три взвода воинов на молитву к нашему владыке богдо-хану.
Далай-ван с сопровождающими его лицами прошел перед строем солдат, небрежно" сквозь зубы поздоровался с ними и тут же скрылся во дворце, оставив свою свиту у входа.
— Видал? Это и есть наш военный министр Далай-ван, — сказал Ширчину старый солдат, стоявший с ним рядом. — Этот тоже вместе со своими подручными обворовывает нас. Он-то богатеет, а мы мерзнем и кормимся по его милости дохлятиной. Хоть бы богдо-хан узнал об этом!
На балконе распахнулись двери. Ламы, одетые в красное, вынесли два кресла. По рядам прошел шепот: не иначе сейчас покажется сам богдо-хан.
Однако ждать пришлось довольно долго. Наконец на балконе появился обрюзгший старик в желтом шелковом дэле и собольей шапке; за ним следовала роскошно одетая дородная ханша. Она была буквально с головы до ног обвешана жемчугом и другими драгоценностями. Потом вышел и военный министр. Он весь сиял. Еще бы, ему разрешили стоять за креслом богдо-хана!
Внизу под балконом суетились ламы.
Старик в желтом дэле слабым голосом проговорил:
— Здравствуйте, солдаты!
— Здрасть! — дружно донеслось снизу.
Начальник гарнизона скомандовал:
— Офицерам выйти вперед и следовать за мной!
Стоявший позади богдо-хана лама в красном одеянии спустил с балкона на длинном хадаке ханский жезл. Конец жезла украшала серебряная голова чудовища. Из пасти чудовища свешивался на шнурке цилиндр с рулоном молитв из священной книги. За ламой с жезлом следовал лама с шелковыми талисманами, освященными бог до ханом. Находившийся под балконом лама подхватил жезл и, как только богдо взял в руки кончик хадака, привязанного к жезлу, слегка коснулся им головы одного из свиты Далай-вана. В этом и состоял обряд благословении богдо-хана. Такое же благословение получили Дамдин и другие офицеры.
Считалось, что таким путем, через хадак и жезл, благодать богдо передавалась благословляемым.
Каждый удостоившийся благословения богдо получал еще и шелковый талисман.
Благословив офицеров, богдо поднялся и, держа в руке кончик хадака, скрылся в покоях дворца, за ним последовала ханша, а затем Далай-ван и ламы-телохранители.
— Как только дело дошло до нас, богдо исчез! Видно, ему по сердцу только начальники да офицеры, — шепнул Ширчину молодой солдат, стоявший рядом.
— Помалкивай! Что ты понимаешь? — проворчал старый солдат и сердито глянул на новобранца. — Попробуй поторчи на балконе в такой мороз, да еще близ речки! Богдо, наверное, закоченел весь.
— А мы? — не сдавался молодой.
— Не смей так говорить, богохульник!
Церемония благословения продолжалась. Ламу с жезлом сменил другой — видно, первый устал. Сменили и ламу, раздававшего шелковые шнурки-талисманы: вместо него пришел другой, низенький и толстый. Он принес целую охапку новых талисманов.
Благословение закончилось лишь после того, как жезл коснулся последнего солдата. После этого по команде офицера солдаты сели на коней и, объехав по движению солнца вокруг Зеленого дворца богдо-хана, отправились в казармы.
По возвращении в казарму у солдат тотчас же отобрали парадное обмундирование и заставили их надеть старое тряпье.
Ширины в этот день увидел немало удивительного. Он видел, как прибыл во дворец Далай-ван, как важно восседал он в паланкине, с каким высокомерием взирал на солдат, стоя на балконе за креслом богдо. Но стоило ханше повернуться к нему, как надменное выражение на его лице молниеносно сменилось подобострастной улыбкой.
135
Трехглазое отго — султан из павлиньих перьев с тремя "глазками", знак княжеской степени "ван".