Один из стариков обратился к Ширчину:
— Сынок, все, что ты здесь слышал, не рассказывай никому, а то Лузана могут насмерть забить бандзой.
— Что вы! Я же понимаю! Спасибо, что открыли мне глаза. А я-то гордился своим джинсом, прямо нойоном себя чувствовал.
XVIII
Ultima ratio regum [146]
— А что, если сегодня вечером вы не пойдете на пир к богдо? Я очень опасаюсь за вашу жизнь.
— О нет, не идти нельзя. Вы ведь знаете хана. Сегодня меня уже дважды приглашали: утром присылали курьера в министерство, а сейчас своего привратника прислали к нам. И передали, что я должен быть непременно. Если я не явлюсь, ханские слуги придут сюда с этим напитком и заставят его выпить. Нет, уж лучше самому идти в логово тигра.
— А вдруг ханша поднесет вам этот самый напиток, что тогда?
— Попробую притвориться пьяным и опрокину бокал. Лучшего ничего не придумаешь. Только вот на обратном пути "лошадь может сбросить".
— О мой господин, я отправлю с вами двух надежных телохранителей, они будут следовать за вами, как тени, не отступая ни на шаг. Я прикажу выдать им оружие, а вам оседлать самого быстрого коня, его и ветер не догонит.
Этот разговор происходил между министром иностранных дел Хандадорджем-чин-ваном и управляющим делами Загдом. Хотя они и договорились обо всем, по на душе у Загда было неспокойно. С тревогой в сердце простился он с министром и неслышно покинул его устланную коврами юрту.
Ханда-ван долго сидел в раздумье. Он вспоминал подробности своего вчерашнего визита к хану. Между ними давно ужо назревали разногласия. Хану по понравилось предложение Ханда-вана ежегодно посылать учеников в Россию в средние и специальные школы, и он поприжал против этого. Хан явно пел с чужого голоса. Министр не удержался и вспылил.
— Мне хорошо известно, чьи это слова.
Хан потемнел от гнева. И вот сегодня его так настойчиво приглашают на банкет. Конечно, всем, кто хорошо знал дворцовые нравы, это показалось весьма подозрительным. Можно было предполагать самое худшее: хан руками ханши поднесет ему вино, от которого уже отправились в лучший мир и премьер-министр Засагт-хан, и министр внутренних дел Цэрэнчимид. Правда, Цэрэнчимида угощала не ханша, а Гончигдамба, но от этого не легче.
Засагт-хан и Цэрэнчимид слыли китаефилами. То, что их убрали, было на руку Сайи-нойон-хану.
Бинт-ван тоже симпатизировал Китаю, он считал, что необходимо установить с ним связь. А кто, как не Ханда-ван, доложил об этом хану? Правда, вскоре богдо получил письмо, в котором ему советовали не убивать, а лишь убрать Бинт-вана с поста министра. Но было поздно: бедняга уже корчился в конвульсиях. Умирал он в страшных муках, и его предсмертные крики до сих пор преследовали Хаида-хана.
"Россия воюет с Германией. Ориентация дворцовых кругов колеблется, как знамя на ветру. После беседы хана с Чен Лу, китайским полномочным министром, аккредитованным в Урге, и его помощником Чен И позиции китаефилов укрепились. А позиции сторонников русской ориентации слабеют. Их хотят раздавить. И по-видимому, первым делом постараются избавиться от меня. Затем, по всей вероятности, на тот свет отправят и Сайн-нойон-хана. Его место займет не кто иной, как управляющий великого ведомства богдо-гэгэна всезнающий лама Бадамдорж. А кто заменит меня?"
Размышления министра были прерваны ударами гонга, призывавшими к вечерней службе в главном храме. Вошел Загд.
— Лошади готовы… Нельзя ли все же что-нибудь придумать и не ехать? Я очень беспокоюсь… Мне кажется, против вас что-то снова замышляют.
— К сожалению, нельзя. Хан объявил сбор гостей по первому удару гонга к вечерней службе в главном храме… Мне уж, вероятно, больше не суждено увидеть вас.
Министр надел шелковый дэл, подбитый мерлушкой, поверх него, как и полагалось вану, — соболью доху, плотно надвинул шапку из черно-бурой лисы с рубиновым шариком и трехглазым отго.
Выйдя из своей резиденции, он увидел, что на улице его уже ждут приближенные, они встретили министра молча, молча подвели ему его любимца — быстроногого серого иноходца в яблоках. Два рослых солдата-телохранителя тоже молча ждали, когда Ханда сядет на коня, они должны были сопровождать министра на банкет.
Ханда-ван окинул взглядом собравшихся. Их было немного. Они пришли проводить своего министра на последний пир к богдо-хану. Он вскочил в седло и направил коня в сторону ханского дворца, расположенного на берегу Толы. Солдаты двинулись за ним следом. По пустынным, безлюдным улицам Урги мела поземка.
В ту ночь в резиденции министра Ханда-вана никто не сомкнул глаз. И в резиденции министра, и в юртах, стоявших во дворе, всю ночь горел свет. Все притихли, чего-то ожидая. Все прислушивались к каждому шороху и, тревожно поглядывая друг на друга, шептали молитвы. Вдруг заскрипели ворота, все выбежали на улицу. В воротах, засыпанные снегом, стояли оба солдата.
— А где министр? — спросил Загд.
— Министр еще не выходил из дворца. Мы стояли за воротами ограды и совсем закоченели, приехали погреться. Мы не раз спрашивали, когда кончится пиршество. Но нам каждый раз отвечали, что не раньше утра.
— Сейчас же дайте им горячего чаю и поесть чего-нибудь горячего, — распорядился Загд. — Грейтесь и немедленно возвращайтесь. Да оденьтесь потеплее. Вам же было сказано, чтобы вы дождались министра!
Солдаты, наскоро перекусив, снова сели на коней и рысью поскакали к дворцу.
Хан либо был и в самом деле пьян, либо притворялся пьяным. Он сидел рядом с ханшей. Справа и слева сидели опьяневшие министры. Неподалеку от входа расположились музыканты и певцы. Ламы-привратники неслышно двигались по залу, поправляли фитили в лампах, меняли свечи. Постоянный собутыльник богдо министр юстиции Намсарай сидел рядом с Ханда-ваном. Придворный шут изображал, как русские купцы на пасху катаются на тройках. Намсарай оглушительно хохотал.
Вдруг хан стукнул кулаком по столу. Все тут же умолкли. И вот хан отчетливо сказал ханше:
— Поднесите вина министру Ханда-вану.
Дрожащими руками ханша взяла из рук прислуживающего ламы фарфоровую пиалу, наполненную мутноватой водкой, и обеими руками, как бы боясь расплескать, протянула ее министру. Ханда-ван встал и, пошатываясь, подошел к ханше, как бы собираясь выпить поднесенный ему напиток. Он принял из рук ханши пиалу и вдруг… уронил ее. С лица ханши мгновенно исчезла улыбка, она нахмурила брови. Ханда-ван, искусно разыгрывая пьяного, наклонился, безымянным пальцем правой руки коснулся разлитой на полу водки, указательным помазал ею свой лоб и затем поднес палец к губам, как бы показывая, что он отведал ханского угощения. Затем, трижды поклонившись хану, он, тяжело ступая, вернулся на свое место.
Ханша подала знак. Сейчас же подбежали двое лам и увели хана в спальню. За ним, сделав гостям прощальный жест, удалилась и ханша.
Ханда-ван, поддерживаемый двумя ламами-привратниками, спустился на первый этаж.
Солдаты-телохранители, ожидавшие министра за оградой дворца, подвели иноходца. С большим трудом они усадили в седло своего хозяина. На свежем воздухе он как будто захмелел еще сильнее. Министр направил коня в сторону своей резиденции. Обогнув дворец, он стегнул коня плетью и бешено помчался вперед. Солдаты не могли угнаться за быстроногим иноходцем министра. Они стали отставать. Но вот позади они услышали топот скачущих во весь опор коней, мимо промелькнули два всадника с шариками на шапках. Они быстро нагнали Ханда-вана и, тесня его с обеих сторон, помчались вперед. Солдаты пытались их нагнать, но их кони намного уступали в резвости быстрым скакунам преследователей, и скоро они потеряли Ханда-вана из виду. Тогда солдаты решили, что это хан послал своих людей проводить министра до дому. "Удачлив наш министр", — подумали они, не подозревая ничего дурного.