На рассвете Никола Бабукчиев разбудил Ради. Они взяли две корзины и отправились на рынок. Марино поле, поляна перед казармами, главная улица у памятника Бачо Киро и Рыночная площадь были запружены крестьянскими повозками и телегами. Бабукчиев спешил купить все необходимое и поспеть на работу, Ради тоже нужно было в школу. Купив мяса, они подошли к повозкам, возле которых еще дымились костры. Наполнили маленькую корзину яйцами. Неделю назад крестьяне брали по пять стотинок за штуку, отдавали и пять штук за грош, а сейчас — уже только три. Бабукчиев остановился возле крестьян, торговавших мукой, растер муку пальцами, чтобы определить, много ли в ней отрубей. Он то и дело предостерегал Ради:
— Берегись собак. А эта лошадь кусается, осторожно!
Вытянув длинные шеи из ящиков, гоготали гуси, им вторили утки. Хлопали крыльями связанные за ноги куры. Мычал вол, ржали лошади, визжали поросята, хрипло блеяли овцы и ягнята. На Марином поле и окрестных улицах валялась солома, темнели свежие лепешки навоза.
— Осторожно! Смотри, не испачкайся, — предупредил сына Бабукчиев, направляясь к тузлукским подводам.
Тузлукские турки появлялись обычно на рынке поздней осенью, но, видно, они тоже испугались войны и сейчас навезли целые подводы всякого товара — спешили его продать, чтобы запастись солью, дегтем, гвоздями, ситцем. Они важно восседали рядом со своими буйволами — дюжие, светловолосые, в высоких чалмах. Потягивали свои трубочки, поглаживали свои бороды. Руки прятали в карманах светло-коричневых шаровар, а сами не сводили глаз с подвод. Бабукчиев подошел к подводе, груженной дровами. На дрова были водружены клетки с цыплятами, бидоны с патокой. Там же сидели турчанки в выцветших черных чадрах, в пестрых шароварах, в туфлях на босу ногу. Когда к подводе подходили покупатели-мужчины, женщины поворачивались к ним спиной.
Никола Бабукчиев знал турецкий язык. Он любил и умел торговаться с турками. Остановившись у подводы, он оглядел со всех сторон дрова. Заглянул, нет ли коротких поленьев, плотно ли они уложены и завел разговор:
— Сабааларосун, эфенди! Кач пара?[21]
Турок поднялся. Они ударили по рукам, а потом разошлись. Снова ударили, и, наконец, сторговались. Дрова понравились Бабукчиеву, и он согласился уступить турку один лев. Потом сговорились насчет цыплят. Отправляясь к дому, Бабукчиев заверил продавца, что дорога к ним не крутая. А Ради шепнул:
— Выгодно купили дрова. Сухие, не меньше полутора кубометров. За такую цену на складе и кубометра не купишь.
У Народного банка Бабукчиев поставил на подводу корзины с покупками, попросил сына присматривать за ними, а сам пошел на работу. Теперь дорогу показывал Ради. Немного погодя турок принялся ворчать, сердито посверкивать на паренька быстрыми глазами. Турчанки выглядывали из-под чадры, с любопытством глазея на наваленные перед мануфактурными магазинами тюки пестрого ситца и других тканей и что-то кричали своему мужу. Морды буйволов покрылись пеной. Ради казалось, что и они тоже начали свирепо на него поглядывать.
Навстречу сердитому турку вышла бабушка Зефира. Переругиваясь с ней, он начал скидывать дрова на двор. Но бабушка Зефира ничуть его не боялась, она знала, как надо управляться с такими людьми.
Наспех позавтракав, Ради побежал в школу.
Бабукчиевы кончали обедать, когда залаял Того. Какой-то рослый мужчина толкнул ногой калитку. Одной рукой он поддерживал мешок муки на плече, с другой свисала корзина. Повернувшись на стуле, Никола Бабукчиев посмотрел в окно.
— Цоньо! — воскликнул Бабукчиев, не веря глазам. — Дети, помогите гостю, — и сам пошел по коридору ему навстречу.
Муку отнесли в кладовку. Цоньо распаковал корзину, протянул Денке каравай, вареную курицу и кусок брынзы. «От бабушки Катины», — сказал он и сел за стол.
— Сам господь-бог тебя послал, сынок, — сказала бабушка Зефира, ставя перед ним тарелку.
— Ты уж прости нас, бачо Кольо, — начал Цоньо, — ничем не пособили тебе в беде… А ты так нам помог. Но, славу богу, хоть дом ваш уцелел и вы все живы-здоровы.
— Это самое главное, Цоньо…