Накормив внуков, бабушка Катина повела их наверх по деревянной лестнице — им пора было спать.
Мужчины уселись на низенькие табуретки за тот же стол, за которым ужинали дети. Ни одна из четырех женщин не присоединилась к ним. Молодица подвинула кувшин с вином — здесь обходились без стаканов, кувшин пошел по кругу. Первым отпил вина Цоньо, потом Ради, затем остальные. Другая невестка принесла глубокую миску с похлебкой, дала каждому по деревянной ложке, но тарелок не поставила. Ели из общей миски. Третья подала мисочки с кислым молоком. Его ели теми же ложками, что и суп. Ради поморщился: он не привык к такому. Катина не присела ни на минуту, голос ее слышался отовсюду. Мужчины поужинали. Нужно было накормить собак. И уж тогда подошла очередь женщин, которым затем надо было убрать со стола, вымыть посуду, выстирать пеленки и детскую одежонку и только после этого, помыв ноги, лицо и руки, лечь в постель к мужьям. Рано утром им предстояло подоить коров и овец, подквасить брынзу, замесить тесто и испечь хлеб…
Вечер в селе выдался холодный. Люди давно заснули, потушили лампы, село тонуло во мраке. Но в доме бабушки Катины жизнь еще не замерла. Ради очень нравился этот дом — деревянный, с узкой лестницей, ведущей на галерею и в комнаты, в которых еще мерцал свет. По двору, позванивая колокольцами, бродили овцы. Ржали лошади.
На галерее с фонарем в руке показалась бабушка Катина — пришло время для сна. Женщины управились с делами. Заскрипела лестница под ногами мужчин. Они тихо входили в большую горницу, где на рогожках, накрывшись домоткаными одеялами, спали их семьи.
Бабушка Катина подождала, пока улягутся ее сыновья: младший — у открытого окна, рядом с невесткой и малышом, потом Герги со своей семьей и, наконец, Цоньо, взяла одежду Ради и положила ее в шкаф. Вытащила два новых одеяла — одно постелила на краю подстилки, где ему отвели место, а другим укрыла его. Подкрутила фитиль у лампы.
— Спокойной ночи, Ради, — прошептала она ему на ухо. — Не взыщи, если что не так. — Потом приоткрыла дверь, еще раз взглянула на детей и внуков и отправилась в свою комнату, где с ней вместе спала старшая дочь мобилизованного сына.
В доме все затихло. По стеклу лампы прошуршал мотылек, сел на светлое пятнышко на потолке. Взгляд Ради остановился на этом пятнышке. Глаза у него слипались, но уснуть он не мог: ему было неудобно на жесткой рогожке, шерстяное одеяло кололо ноги, пахло чем-то кислым. Заплакал ребенок. Цоньо повернулся на другой бок, натянул на себя одеяло и захрапел. От окна, где лежал Митьо, донесся тихий шепот. Жена Герги зашевелилась. Потом все стихло. Только воздух стал совсем спертым. Фитиль в лампе затрепетал, словно и ей трудно дышалось в горнице, где спали двенадцать человек. От духоты Ради впал в забытье и уснул с открытым ртом.
Возвратившийся на рассвете с виноградника, который охраняли не столько от людей, сколько от животных и птиц, Стайко поджидал Ради во дворе:
— Бате Ради, посмотри, — протянул он узелок, в котором свернулся клубком ежик. — Я поймал его, когда он ел виноград. Виноград еще кислый, а он ест. — Стайко вытряхнул ежика из узелка. Ежик помедлил, высунул острую мордочку и засеменил к гумну. Стайко схватил его и отнес в подвал ловить мышей. Потом ребята позавтракали молоком и свежим хлебом и побежали к телеге, которую запрягал Митьо. Загремела, подняла пыль, встревожив собак, соседская телега, тоже отправившаяся в поле за снопами. Крестьяне спешили обмолотить овес и рожь; пшеницу и ячмень они убрали раньше и теперь, чего не делали прежде, возили их на мельницу. Зарывали продукты в ямы, прятали в потайные места. Боялись реквизиций.
Бабушка Катина открыла ворота, проводила телегу и вернулась. Нужно было снарядить повозку, отправить на пастьбу коров и овец.
Село раскинулось на изрытых холмах, меж которых протекала речушка. Над колокольней, торчавшей над покосившимися домишками, кружили голуби. Митьо свернул на сжатое поле. На покупку вот этого участка и другого, где шумела кукуруза, отец Ради дал им денег, и теперь, чтоб расплатиться за эту землицу, трудилась, не покладая рук, вся семья. Нагрузили на телегу снопы ржи, крепко привязали их. Ради и жена Цоньо забрались наверх.
Двое крепких волов, обливаясь потом, топтали снопы на гумне — на дикане[22] сидел ребенок. Разгрузили телегу, и Ради сел на его место. Он был доволен, что помогает хозяевам. Их крестьянской работе не было видно конца.
В суматохе Катина не забывала о другом, не менее важном деле — проводах Герги. У нее забирали одного работника, и кто знает, не заберут ли и второго. Она боялась войны, но не показывала своего беспокойства. Нужно было проводить солдата как полагается — всякое может случиться. Хорошие воспоминания согреют его душу в минуту испытаний. Зарезали барана, несколько куриц — завтра проводить его придут родня, друзья, соседи. Жена Герги с утра не присела: так она меньше думала о предстоящей разлуке. «Хоть бы все кончилось вызовом на обучение», — твердила она про себя.