Утром на площади остановился солдатский обоз (на одной из подвод должен был вернуться в Тырново Ради). Кто-то водрузил знамя на передок первой телеги. В толпе было затянули песню, но она тут же угасла. Провожающие еле сдерживали слезы.
Когда обоз свернул к Велико-Тырново, Ради разглядел в оставшейся позади толпе бабушку Катину.
10
— Ради, иди сюда, — позвала его мать с порога.
Ради отложил в сторону учебник, застегнул куртку и вышел в залу. Под портретом героя Русско-турецкой освободительной войны генерала Гурко сидели гости. С первого взгляда было видно, что это мать и дочь. Мать была в черном платье, дочь — в школьной форме.
— Мой младший сын, — представила Денка Ради. — Это наши родственники, Ради. Дочь и внучка дедушки Прокопия.
Ради знал дубильщика Прокопия из Асеновой слободы. Несколько раз ходил с ним на арбанакские виноградники. Говорили, что в молодости он был надменным и вспыльчивым, но для Ради он был смирным, добрым стариком. Сейчас у него жили овдовевшая дочь и внучка.
Ради продолжал стоять, его смущали лучистые карие глаза девушки, ее голос — ясный, теплый, как майский день.
— Покажи Марине наш сад, — сказала мать.
Ради не дружил с девочками. К его сестре приходили подруги, у Михаила Пенкова была сестра, у их квартиранта Кынчо тоже, но они ему не нравились. Марина была другая — у него подкашивались ноги, когда они спускались в сад. На клумбах цвели гиацинты, нарциссы, крупные желтые тюльпаны. На Святой Горе распустились деревья, а внизу рокотала Янтра.
— Люблю вечером, когда брат уснет, стоять у окна. В саду поют соловьи, а я слушаю, как шумит река. Слушаю ночь… — сказал Ради.
— Как ты хорошо сказал: «Слушаю ночь…» И я люблю стоять у окна. Под нами течет Янтра. Напротив — Царевец. И там поют соловьи.
Они стояли, прислонившись к ограде над скалой, и молчали. Или все сказали друг другу или не знали, что сказать. Ради начал рассказывать о лесе, о Царевце, где они с братом детьми, бывало, собирали кусочки мозаики, оставшиеся от старинных дворцов и храмов, качались на гибких ветвях деревьев, ловили летучих мышей в Балдуиновой башне[23], купались в реке и ныряли со скалы, уступам которой были присвоены «первая, вторая и третья категории». Ради нырял с уступа третьей категории. Самые смелые ныряли с железного моста…
Марина повернула голову, заметив, что он сосредоточенно наблюдает за ней. Хотела сказать что-то, но с лестницы ее позвала мать.
— Приходи в Дервене, там так красиво! Я буду ждать тебя завтра после полудня, — Марина сжала руку Ради.
На следующий день встретиться им не удалось. С тех пор как мобилизовали отца, Ради и Богдан старались как можно больше быть дома, в котором сразу стало как-то необыкновенно тихо. Оба учились в частных домах неподалеку от разрушенной землетрясением гимназии. Если одному из них нужно было выйти в город, то другой оставался с матерью. Бабушка Зефира хлопотала без устали, командовала направо и налево, считая себя главой семьи, хотя, несмотря на все старания, не могла заменить зятя.
Никола Бабукчиев не служил в армии, не участвовал ни в Балканской, ни в Межсоюзнической войнах. Когда пришла повестка, вся семья удивилась, хотя призывали его не в строевые части, а на этапный интендантский склад на станции Павликени. Однажды вечером, совсем неожиданно он пришел домой в серо-коричневой форме, которую носили унтер-офицеры. Из-за голенища желтых широких сапог торчала деревянная ложка. Без бороды и усов, которые он сбрил как во время холеры, в огромной мятой фуражке и длинной шинели он выглядел неловким и смешным.
Бабукчиевы слушали его рассказ с тревогой в сердце. Никола Бабукчиев был из тех людей, предвидения которых удивительным образом сбывались. Война, по его мнению, была решенным делом, он считал, что не позднее осени Болгария начнет боевые действия. Каждую ночь на сербскую границу отправлялись эшелоны с продуктами, одеждой, боеприпасами. Вокзалы были забиты солдатами. Бабукчиев должен был уехать в свою часть первым утренним поездом. Ради пожелал родителям спокойной ночи, но сам провел ее неспокойно.
Он долго лежал с открытыми глазами и думал об отце, о войне, «слушал ночь». В саду выводил свои трели соловей, снизу доносился рокот реки. Ради улавливал в ночных звуках нечто новое, чего прежде не слышал. Тело обдало горячей волной. В ушах зазвенели странные звуки, веки отяжелели. Перед ним возник образ Марины в ослепительном сиянии солнца. Она шепнула: «Я буду ждать тебя завтра».
После обеда ему предстояли два важных события: посещение клуба тесных социалистов и встреча с Мариной. Ради думал о них с волнением. Беспокойный, молчаливый, он метался по дому, выходил в сад, подолгу стоял там, где совсем недавно гулял с Мариной. Мать, сидевшая с вязаньем в руках, бросала на него беспокойные взгляды. Лицо ее выглядело бледным, осунувшимся. Она, видимо, страдала втайне, не нужно было бы оставлять ее одну в таком состоянии, но он уже договорился с Михаилом Пенковым встретиться вечером в клубе. А Марина? Прежде она для него не существовала, а теперь он жаждал ее увидеть. Ради не знал, что делать. Ему пришла в голову мысль зайти за Мариной пораньше и пригласить ее в клуб. Он совсем собрался выходить, когда на пороге показалась Юрданка с маленьким Петриком. Ради пришлось остаться. Увидев в саду сестру, он велел ей выйти к гостям. Любка схватила Петрика, стала целовать его, в это время из кухни вышла Денка.
23
В этой башне находился в заточении латинский император Балдуин Фландрский, плененный в битве под Адрианополем в 1205 г. болгарским царем Калояном.