Она положила руки ему на плечи и, не отрывая взгляда от его глаз, спросила:
— Что ж, по-твоему, с друзьями делятся только приятным? Или ты не считаешь меня настолько близкой, чтобы рассказать о том, что с тобой случилось, и я все должна узнавать от чужих людей?
— Я никому из близких не рассказывал о своем аресте.
— Значит, так! А я бы только гордилась, если бы ты со мной делился всем. Думаешь, когда ты пришел к нам, я не догадалась, что тебя что-то тревожит? Начала тебя расспрашивать о наших друзьях, о твоих товарищах, а ты уводил разговор в сторону, старался меня развлечь. Так я и не узнала от тебя ничего, а ведь всю ночь глаз не могла сомкнуть… Сколько я упреков выслушала, да что там упреков — даже угроз, чтоб я не смела ходить в клуб…
— От своей матери?
Марина не ответила. Она опустили руки и пошла, не дожидаясь его, по дороге. Сделав несколько шагов, остановилась.
— Если война кончится для нас плохо, солдаты восстанут против власти, как в России?.. Что, к примеру, предпримут тогда тесные социалисты?
— Поднимут восстание. Совершат революцию, — ответил Ради.
— А ты? Что будешь делать ты?
— Я? Я пойду со всеми, с рабочими, с крестьянами…
— Ради, я за тебя боюсь. Честное слово, боюсь. Сама не знаю, почему, но после того, как я узнала о твоем аресте, о том, что вас всех собираются отдать под суд, не могу найти себе места. Все время думаю о тебе, о твоих родителях, о себе. Неужто нет иного пути, кроме революции, к миру всеобщего благоденствия, о котором ты мне так часто рассказывал? Неужто только так можно построить новый мир, где не будет ни эксплуатации, ни полицейских, ни армии, ни попов?
— Вот я тебя слушаю, Марина, и диву даюсь. Ты рассуждаешь, как широкий социалист. Ну, ты сама посуди, когда, где и какой класс брал власть в свои руки без борьбы, без жертв?
— Жертвы, кровь, убийства… Кто дал право отнимать у человека жизнь?
— Никто добровольно не уступает своей власти, так бывает только в сказках. Власть — это насилие. И только с помощью насилия ее можно захватить. Все другое — от лукавого.
— А если все люди поймут, что насилие подавляет свободную волю человека? Что будет тогда?
— У господствующего класса есть своя теория относительно эксплуатации масс, он использует особые методы, чтобы ввести их в заблуждение. Лично я предлагаю как-нибудь собраться здесь или в лесу. Ты, Русана… все наши товарищи и единомышленники. Обсудим эти вопросы свободно, не ограничивая себя заданной темой. Ты пригласишь людей… «И чтоб никаких собраний!» — вспомнил он предупреждение пристава.
— Раз ты хочешь…
— Это нужно не мне, а тебе, всем нам.
— А если тебя отдадут под суд и упрячут в тюрьму? Или исключат из гимназии?
— Все борцы за свободу прошли через тюрьмы, а борьба за свободу продолжается. И будет продолжаться до тех пор, пока не исчезнет насилие одного класса над другим, пока не исчезнут сами классы. А если меня исключат… что ж, буду сдавать экзамены экстерном. Ты мне поможешь.
— Я?
— Ну, разумеется, ты.
— Ради, ты меня уговорил. Как же ты умеешь завоевывать сердца! Скажешь слово — и человек у тебя в плену. У тебя прямо-таки талант.
Проходивший мимо лесничий с ружьем за спиной свистнул, подзывая собаку. Глянул на вечернюю звезду, что одиноко мерцала в высоком небе, и, увидев Марину и Ради, улыбнулся.
— Господин Бабукчиев, мы могилу Болгарии не роем, — сказал сельский учитель. — Фердинанд привел нашу страну к гибели. Наша партия неоднократно выступала с разъяснениями последствий войны. Только депутаты — тесные социалисты голосовали в Народном собрании против немецкого займа[26]. Отчего же вы в таком случае осуждаете нашу борьбу против войны, которую мы явно проигрываем?
— Что до меня, то я всегда был против нашего вступления в войну. Я за нейтралитет, хотя наши радикалы и выступали за Антанту. Больно мне за нашу Болгарию, за наш народ. Вот и Греция уже выступила против нас. Что теперь будет с болгарами, которые живут на землях, отнятых у нас во время минувшей войны? Ассимилируют их, учитель. Вытравят у них национальное сознание, заставят позабыть свою народность, язык…
— Так! И кто же довел страну до такого положения? Кто за это в ответе?
— Ах, оставьте ответственность. О последствиях надо думать! — махнул рукой Бабукчиев.
Тетка Милана и учитель пришли к Николе Бабукчиеву за советом. Их прислала бабушка Катина: «Ступайте к Кольо, он все что может сделает. Передайте ему, что это моя просьба». Но что мог сделать мелкий банковский чиновник, когда у него у самого от забот голова шла кругом? Его сына Ради исключили из гимназии и только ценой огромных усилий, беготни и ходатайства близких и знакомых удалось добиться разрешения сдать экзамены экстерном в сентябре месяце.