Карацупа вскочил и пошел быстрым, но бесшумным шагом. Ингус нервничал. Следопыт нюхал воздух и на ходу осматривал окропленные росой ветки лозняка, иногда он нагибался и что-то искал в мокрой траве. Вдруг со всего хода он лег на землю и снова «прослушал» ее. Поднявшись, Карацупа посмотрел в глаза выжидательно смотревшей на него собаке и словно посоветовался с ней. Брови у пограничника сомкнулись, глаза стали жесткими и холодными. Он напряженно думал. Создавалось впечатление, что так же напряженно думает и Ингус.
Посмотрев еще раз на своего четвероногого друга, Карацупа принял решение и внезапно изменил направление: повел овчарку не по прямой, а по дуге, охватывавшей значительную часть прибрежья. Подняв торчком уши, Ингус торопливо бежал впереди, выражая всем своим видом крайнюю озабоченность и тревогу. Иногда он останавливался и вглядывался в туман, и тогда застывал Карацупа, а за ним и все мы.
Застревая поминутно в отсыревших кустах, ронявших на наши шинели тяжелые капли, мы, наконец, очутились на берегу небольшой речки. Овчарка обнюхала камни и потянулась на противоположную сторону. Карацупа не дал плыть Ингусу — он подхватил его и перенес на себе. Соскочив с рук, Ингус сильным движением стряхнул с шерсти брызги и серьезно посмотрел на Карацупу. Никогда прежде не представлял я себе, что собачий взгляд может быть таким умным и красноречивым.
Жидкий, слабый свет нарождавшегося утра чуть серебрил пелену тумана. Казалось, мы ходили внутри облака.
Бесшумно раздвинув черные кусты, Карацупа вышел на луг. Высокая, почти черная трава с серебристым отливом стояла неподвижно. Следопыт забрался в нее и присел. Снизу и сбоку он посмотрел на тускло освещенную луговину. По обильной росе причудливыми мазками тянулась прерывистая полоса.
— Следы!
Карацупа вскочил, дал нам рукой сигнал: «За мной!» — и побежал вдоль темной полосы, исчезавшей в тумане. Вскоре он бросился к следу, наиболее выделявшемуся в траве, и поднялся с колен злой и хмурый: не от границы, а, наоборот, в сторону рубежа тянулись ясные слепки конских копыт.
Следопыт сдвинул на затылок шлем, сел на корточки. Откуда здесь конь? Карацупа привычно извлек из кармана сантиметровую ленточку и ловко измерил вмятину. Да, это был след копыта. И глубина его, и рисунок, и отпечаток шипов рассказывали пограничнику, что по траве примерно час назад прошел конь. Но Ингус беспокойно фыркал, рвал поводок. Карацупа погладил собаку, ласково шепнул ей какое-то заветное слово и приказал идти вперед. Я думал, мы пойдем по ясным следам к границе, куда они как будто вели, но Карацупа побежал с собакой в противоположную сторону.
Сделав несколько шагов, он опять склонился над другим отпечатком.
— Легкий конь какой-то… — зло усмехнулся Карацупа. — И странный конь: задние ноги у него отстают и он, как гармошка, растягивается — то длиннее, то короче.
Карацупа резко выпрямился. По его сухим губам пробежала хитрая улыбка.
— Вот ловкачи! — прошептал он и побежал к молодой дубраве.
Вскоре его заинтересовала обычная замшелая коряга, о которую задел копытом конь.
— Подкову подбил, это хорошо, — шепнул мне Карацупа, подходя к дубку.
Он осмотрел притоптанную траву и заметил, что вытоптана она как-то странно: задними ногами конь стоял неподвижно, а передние его копыта беспокойно передвигались. Карацупа перенес взгляд с травы и корней на ствол дуба. На его коре виднелись чуть заметные царапины. Что ж, конь, возможно, терся о ствол? Карацупа подтянул нижние ветки, сорвал мятый листок. Не хватил ли его губами проголодавшийся конь? Но почему он рвал дубовые листки, да еще старые, а не щипал траву?
Карацупа разгладил лист. Он был сух, без признаков конской слюны. Около стебелька виднелось пятнышко. Следопыт достал из кармана увеличительное стекло: пятнышко стало отпечатком пальца.
— Всадник схватился за дерево… — догадался я.
Карацупа покачал головой:
— Человек на коне сидел бы выше… — размышляя вслух, проговорил следопыт, — Вон до того сучка дотянулся бы…
Подумав, Карацупа измерил высоту дерева от земли до мятых листьев, молча пожевал губу, обдумывая решение, и исчез в тумане. Теперь он сменил ровный шаг на бег и со всего хода, подхватив Ингуса на руки, так ловко прыгнул с ним в реку, что мы не услыхали гулкого всплеска.
В тумане кипела и звенела река.
«Что заставило лошадь снова переправиться с берега на берег? — подумал я. — Травы всюду достаточно, вода — рядом, смысла нет плутать по реке…»