«Нет, не может быть, чтобы он сдался!» — думал Слезкин, вглядываясь в изуродованное лицо лейтенанта.
Из-под опущенных ресниц на Слезкина испытующе глядели насупленные глаза лейтенанта.
— Костя, если можешь, сверни мне цигарку, — попросил Торопов глухим голосом.
«Нет, предатель так не скажет!» — облегченно вздохнул Слезкин и почувствовал себя увереннее, сильнее рядом со своим начальником.
Японец вопросительно посмотрел на переводчика, тот пояснил смысл фразы, сказанной русским офицером. Майор подошел к лейтенанту, протянул пачку сигарет. Торопов отрицательно покачал головой.
Свернув папироску, Костя подал ее начальнику.
Японец услужливо поднес зажигалку.
— Ну, так скажете?
— Накамура, ты же разведчик, — проговорил Торопов.
«Так вот он какой, этот Накамура!» — подумал Слезкин, прищурившись.
— Разве тебе Ланина ничего не говорила о наших планах? — На бледном лице Торопова появилась торжествующая улыбка.
Профессиональная гордость Накамуры была уязвлена.
— Кэйбацу! — взвизгнул взбешенный майор и выбежал из комнаты.
Торопова и Слезкина привязали к деревьям друг против друга. Кривоногий солдат принес паяльную лампу, какие-то острые железки. «Вот оно — начинается», — подумал Костя. И каждая клеточка его тела напряглась в ожидании мучительной боли. Все это показалось неправдоподобным сном, бредом. Читая в книгах о таких сценах, он не очень-то верил в то, что люди способны так зверски истязать друг друга. Он думал, что ему никогда не вынести пыток, он страшился боли. И вот сейчас будут жечь и рвать его тело. Он в ужасе содрогнулся всеми мускулами.
А Накамура уже взял из рук солдата стилет, накалил его докрасна и с диким, изуверским смешком вонзил в плечо лейтенанта. Торопов вскрикнул и потерял сознание. Голова его бессильно опустилась на грудь. Слезкин неотрывно следил за Накамурой. Уже светало, уже из леса приплыла утренняя свежесть, но Слезкин ничего этого не замечал. Он торопливо думал, что теперь уже ничего не сделаешь, что нужно только сохранить достоинство бойца, не дать повода для торжества врагу и встретить смерть мужественно и твердо. Ведь и умирать можно по-разному. Надо умереть, плюнув в глаза врагу. Только бы не изменили силы, только бы вынести боль. Слезкин стиснул зубы намертво, точно спаял их.
Торопов очнулся. Теперь настала его очередь смотреть на мучения товарища. Он видел, как побелели у Слезкина щеки, как испуганно заметались из стороны в сторону глаза. Измученный лейтенант готов был перенести самые невероятные пытки, лишь бы не видеть, как враги издеваются над юношей. Торопов закрыл глаза. Воздух огласился стоном. Он был глухой, потому что Слезкин не разжал зубы.
С приближением восхода японцы заторопились. Теперь их уже ничто не интересовало. Они просто в диком исступлении избивали пограничников.
Временами приходя в себя, Слезкин видел безжизненно повисшее на веревках тело лейтенанта. Порой Косте казалось, что он лежит в костре, — такой опаляющей была боль, залившая все тело.
Вдруг на порозовевших окрестностях промелькнула огромная тень. Костя с трудом поднял голову. Над лесом летел самолет. Он приближался к тому месту, где находились пограничники. Краснозвездный У-2 шел так низко, что Косте показалось, будто он различает лица пилотов.
В глазах бойца затеплилась надежда, по щеке покатилась слеза.
Самолет сделал круг, развернулся на второй.
Летчик перегнулся через борт.
«Увидел!»
Самолет пошел на снижение и с ревом пронесся над станицей.
Японцы в испуге задрали вверх головы. Очнулся и Торопов. Медленно поворачивая голову, он мутным взглядом провожал самолет.
Но летчики не хотели улетать. Они упорно кружили, словно знали, какие муки терпят их товарищи.
Обстреляв на бреющем полете японские позиции, У-2 пошел на станицу. Неподалеку разорвалось несколько бомб. Костя почувствовал свежий порыв ветра: до него донеслась взрывная волна.
При очередном приближении самолета враги побежали в укрытие.
Собрав последние силы, лейтенант, торжествуя, закричал:
— Что, собаки, забегали!
Солдат замахнулся винтовкой. Холодное лезвие штыка вонзилось в грудь Торопова. В бессильной злости Костя еще плотнее прижался к дереву, тоже ожидая удара.
Над сопками взошло солнце. Вдали загремели выстрелы. Пограничники пошли в атаку…
По пыльному, знойному проселку, поднимаясь на крутой перевал, медленно движется пара коней, запряженных в крестьянскую телегу. За телегой, понуро опустив голову, бредет вороной дончак под офицерским седлом с перекинутыми крест-накрест стременами. Он изредка всхрапывает, роняет на землю густые хлопья пены, вздрагивает шкурой, стараясь отогнать назойливых оводов. Чуть приотстав, ведя в поводу коней, устало шагают бойцы. Их запыленные, потные лица угрюмы и печальны.