— Лыжи! — крикнул он, соскакивая с коня. — Слезкин где?
— Ранен! — ответил Айбек, торопливо отвязывая лыжи.
— Возьмите моего коня и вместе с Морковкиным везите Слезкина на заставу. Индивидуальный пакет есть?
— Есть.
— Сделайте перевязку — и срочно домой!
Панькин взмахнул палками и стрелой понесся вниз, по лыжне нарушителя. В ушах свистел ветер, в глазах мелькали верхушки молодых сосенок. Ловко лавируя между камнями, срезая напрямик зигзаги, оставленные убегавшим разведчиком, Панькин быстро сокращал расстояние.
«Только бы не подвели лыжи!» — думал он.
Вот и перевал. Очутившись на его гребне, политрук остановился и, шумно дыша, посмотрел в бинокль. Уже отчетливо виднелись маньчжурские сопки, до Аргуни — рукой подать, километра три. В этот момент Панькин увидел нарушителя, карабкавшегося на вершину холма, за которым была граница. «Ведь уйдет! Поднимется сейчас, скатится — и будет дома!» — подумал Панькин.
С перевала враг взял резко на восток. Несясь к излучине Аргуни, он сокращал расстояние раза в два и теперь находился от границы не далее как в километре. От Панькина его отделяло метров триста-четыреста. Панькин понял, что догнать нарушителя невозможно. Пока поднимаешься на холм, он будет уже в Уда-хэ. Да и стрелять с такого расстояния — что за толк?
И все же, обозленный неудачей, политрук положил автомат на лыжные палки, воткнутые крест-накрест, и нажал на гашетку. Сопки, словно посмеиваясь над пограничником, отозвались раскатистым «эх-хэ-хэ-э!». Панькин опустил автомат, безнадежно посмотрел на вершину и вдруг удивленно подался вперед. Нарушитель, взмахнув руками, как-то неестественно выгнул спину и повалился в снег. Но тут же вскочил и снова полез в гору. Обрадованный пограничник устремился за ним.
Однако было уже поздно: пятна крови на снегу — вот все, что осталось от разведчика, ушедшего за границу.
Когда политрук спускался с горы, нарушитель стоял в одном из проулков Уда-хэ. Он видел, как Панькин скатился на Аргунь, как встретился с подошедшим нарядом. Торжествующе осклабившись, нарушитель поплелся на кордон.
— Это — Кулунтай! — ахнул Панькин.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Уже третий раз подогревает Нина Сергеевна обед. А мужа все нет. Как ушел утром, так и не появлялся.
«Опять, наверное, что-нибудь случилось! — с тревогой думает жена политрука, глядя на красные блики, падающие на стену от печки. — Еще в полдень на заставе началась суматоха. Ускакал куда-то Торопов. Не видно Михаила. Неожиданно приехал комендант. Что-то неспроста».
Нина вышла на крыльцо. Во дворе заставы — ни души. На наблюдательной вышке маячит часовой. Он, не отрываясь, смотрит в бинокль на маньчжурскую сторону. Можно подумать, что часовой от скуки разглядывает седые клочья облаков, зацепившиеся за вершины сопок. Но, привыкшая к неожиданностям пограничной жизни, Нина поняла, что значит эта напряженная поза часового и это безлюдие на заставе. Стало еще тревожнее. Однако она тут же представила расчетливо отважного и спокойного в минуты опасности мужа и немного успокоилась. Но это длилось недолго. Не находя себе места от гнетущей неизвестности, Нина возвратилась в комнату и стала ходить из угла в угол. Перед ее глазами почему-то возник припавший к шее коня, азартный и не берегущий свою жизнь, горячий Торопов.
Панькина схватила с вешалки шубку, набросила ее на плечи, собралась пойти к дежурному, узнать, не случилось ли чего. Но потом раздумала. До нее ли сейчас пограничникам? Она раздраженно сдернула шубку, сунулась в уголок дивана, чувствуя, что уже изнемогает от этих бесконечных тревог. Прихотливая фантазия вдруг ярко нарисовала перед ней: Торопов скачет, выстрел из кустов, он падает с коня и лежит на снегу, раскинув руки…
«Идиотка! И придет же такое в голову», — обругала она себя и прижала руку к сердцу, чтобы унять его.
Заметив Андрейку, возившегося с игрушками, она опустилась на коврик, потрепала рукой его голову, прижалась щекой. Потом в порыве нахлынувшей нежности стала целовать сына. Она озорно повалилась на спину, увлекая его за собой. Андрейка взвизгнул и радостно закричал:
— Я тебя поборол!