«Только бы добраться до балки, — думал Митька, с надеждой поглядывая на массивную перекладину, связывавшую стропила. — Кажется, там огня еще нет!»
Он отбросил пустой баллон, схватил другой.
Направив струю туда, где пламя было меньше, Морковкин прикрыл ладонью глаза и прыгнул. Оказавшись над складом, он осмотрелся. Внизу зияла дыра, сквозь которую виднелись метавшиеся люди.
— Посылайте сюда человека с огнетушителем, — крикнул Морковкин в дыру. — Одному не справиться!
— Не подпускайте огонь сюда! — услышал он зычный голос Торопова. — Держитесь! Сейчас вам помогут!
Морковкин ударил свистящей струей в пламя. Глаза резануло, точно они лопнули от жары. Вдруг там, над сушилкой, откуда прыгнул Морковкин, что-то затрещало и рухнуло. Сквозь пролом повалил густой дым. В нем даже потускнели языки пламени. Митька, задыхаясь, разбрасывал остатки пены и медленно отступал. Его огнетушитель теперь уже не свистел, а хрипел и фыркал.
Пока Морковкин воевал на чердаке, главный очаг пожара в сушилке удалось прикончить. Здесь тушили и водой, и песком, тушили не только пограничники, но и жители Кирпичного, прибежавшие на помощь.
Когда внизу все было закончено, пограничники бросились на чердак. В несколько минут они побороли огонь и здесь. Оставалось залить тлевшие в разных местах головешки.
Морковкина, обгоревшего и чуть не задохнувшегося, спустили с чердака на руках, уложили в постель.
— Пить, — простонал он, не открывая глаз. — Горит все тело…
Председатель колхоза крикнул толпившимся женщинам:
— А ну, бабы, марш кто-нибудь домой за деревянным маслом. Не видите — человек обгорел!
Морковкин опять застонал.
— Что у вас с глазами? — испуганно спросила Нина Сергеевна. — Дымом разъело?
— Не могу открыть их. Пена, кажется, попала. Терпения нету…
— Вы просили воды, Митя. Пейте… — Нина Сергеевна поднесла к его рту кружку.
Морковкин поднялся на локтях, с жадностью припал к воде.
— Глаза бы промыть, — пробормотал он.
— Вы, мужчины, шли бы своими делами занимались, — посоветовала Панькина пограничникам. — Мы без вас справимся…
Подошел Торопов.
— Ну, Дмитрий, как самочувствие? — спросил он, растирая по лицу сажу. — Молодчина ты у нас сегодня! — А сам подумал: «Вот и этот тоже… Ишь ты, какой парень!»
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Отшумев последними весенними ветрами, ушел май. Наступило солнечное, тихое забайкальское лето. С началом чернотропия японцы заметно активизировались. В Уда-хэ опять появился Накамура.
Вечером, когда он расхаживал по комнате, размахивая длинными рукавами кимоно и цокая по полу деревянными подошвами гэта, в дверь несмело постучали.
— Войдите, пожалуйста!
В комнату вошла женщина лет двадцати двух, влет-нем шелковом пыльнике.
— Конници-ва, Накамура-сан! — приветствовала она майора, улыбаясь.
Японец, скрестив на груди руки, галантно поклонился.
— Рад видеть вас, дорогая Елена Ивановна, — прокартавил он, принимая из рук гостьи шелестящий пыльник. — Проходите, составьте компанию бедному самураю, разделите его вынужденное одиночество.
— С вами, Накамура-сан, готова хоть на край света, — засмеялась женщина, отвечая на рукопожатие.
Накамура окинул юрким взглядом ее фигуру, задержал взор на розовеньких тесемках комбинации, просвечивавших из-под прозрачной батистовой блузки.
— Вы сегодня, как сакура в цвету, — расплылся в улыбке японец, ведя женщину под руку к столу. — Благоухаете весенним ароматом…
— Вы, наверное, не знаете, что я только что из Харбина, — ответила Елена Ивановна, усаживаясь за стол. — В чуринском «Эрмисе» мне посчастливилось раздобыть несколько флаконов моего любимого «Черного нарцисса». Вы не представляете, какой это клад для женщины в наше бедное время!
— Вы побывали в Харбине? — притворно удивился Накамура, наливая гостье бокал вина. — Какие новости?
— Новостей уйма, Накамура-сан. Долго рассказывать, — чокнувшись с японцем, ответила Ланина. — По правде сказать положение в Харбине меня расстроило. Сидим мы здесь, в глухомани, надеемся, что руководство русской эмиграции печется о священной миссии, а оказывается, его больше волнует собственное благополучие…