Лютую злобу затаил мстительный манегр на старика. Думал расквитаться, да судьба долго не сводила. А перед войной свела. Нежданно-негаданно свела, да чуть было не увела обоих на тот свет. Разошлись и на этот раз с «миром». Уползли в разные стороны, на четвереньках, оставляя на снегу кровавые следы. Еще большую ненависть на старого охотника затаил Кулунтай.
Взгляд манегра помутнел, в уголках раскосых глаз появились красные кровяные прожилки.
Так всегда бывало, когда вспоминал своего недруга. Спать не мог ночами — все лелеял надежду отомстить. Большего врага, чем старый таежный волк Моисей, у Кулунтая не было. Вся советская власть, обходя законы которой он не раз подвергался смертельной опасности, не вызывала в нем столько ярости, сколько один Моисей.
Кулунтай допил остатки водки, вытащил из кармана бумажник, уплатил официанту. Когда официант отошел, Кулунтай начал пересчитывать свои сбережения. Ван Мин-до был прав. Деньги у Кулунтая водились. Было и золотишко. Был и счет в банке. Но только не в сахалянском, как нашептал Токмаков, — известный всем агентам наушник, а в другом. Не такой дурак Кулунтай, чтобы так просто довериться этому прохвосту! Не хватало еще, чтобы номер счета сказал.
Не собирался манегр заниматься и огородничеством. Стоило ли тратить силу на такую ерунду? Уж если пускать деньги в дело, то во всяком случае не в такое. Никому не говорил Кулунтай о своей мечте — открыть собственную лавку. Не говорил и не скажет. Придет время, когда и он сможет спокойно пожить. Дайте только разок сходить на ту сторону — расправиться с Моисеем, и тогда — поминайте, как звали. Заберется Кулунтай в такой угол, что сам черт не сыщет, не то что Накамура.
Вспомнив что-то, одному ему известное, Кулунтай хитро подмигнул официанту и вышел из харчевни, мурлыкая под нос случайно услышанную где-то песенку о веселых гейшах…
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
В один из ясных, теплых дней июня на заставу возвратился Слезкин. Он поправился, окреп и даже заметно возмужал.
Он соскучился по товарищам и вернулся на Стрелку, словно в родной дом. Все здесь радовало его. И чистый заставский двор, и распускавшаяся зелень в скверике, и образцовый порядок в казарме, и запах ружейного масла. Он сбегал к своей Жемчужине и долго стоял, обхватив ее за шею. С Айбеком они обнялись, как два боевых ветерана. Повар Михеев схватил его лапищами и приподнял над землей, как мальчишку. Валька Дудкин, изгибаясь в поклоне, подал ему цветок.
— Здорово, дружище! — крикнул издали Морковкин, возвращавшийся верхом из наряда.
Выслушав четкий доклад бойца о прибытии, Торопов весело сказал:
— Вы совсем молодцом! Вот недельку отдохнете — и в строй!
— Я чувствую себя хорошо. Прошу сегодня же назначить в наряд, — проговорил Костя. — Соскучился я по работе.
— Нельзя нарушать предписания врачей, — возразил лейтенант, показывая на медицинскую справку. — Если хочется работать, идите к старшине. Он готовится к посадке овощей. Помогайте ему.
— А еще лучше, пожалуй, так, — продолжал Торопов, вытаскивая из планшетки полевую книжку. Он что-то написал, вырвал листок и подал его бойцу: — Возьмите эту записку, поезжайте к Моисею. Захватите продуктов, поживите у старика недельку. В тайге хорошо отдохнете.
Предложение лейтенанта Костю обрадовало. Он слышал о старом охотнике много интересного, знал по рассказам товарищей всех обитателей таежной заимки, но виделся пока лишь с одним Степкой — сыном Моисея, который иногда наведывался на заставу.
Пограничники встретили сообщение Кости с нескрываемой завистью. Нашлись желающие сопровождать его. Слезкин знал, что на заимке живет внучка Моисея — красавица Зойка, за которой многие из стрелкинцев пытались ухаживать. Любой из пограничников считал за счастье хоть на денек завернуть на заимку.
Костя не спеша укладывал в вещевой мешок продукты и слушал наставления товарищей.
— Возьми книжек побольше, — подсказывал Павличенко.
— Зачем они ему? Там будет не до книг. Нужно и поохотиться, и Моисею помочь, и за Зойкой приударить, — говорил Морковкин.
— Вот для нее и возьми, — пояснил Павличенко. — Любит дивчина почитать!
Слезкин сходил в ленкомнату, принес несколько книжек.
— Говорю заранее: расцелует она тебя, — пообещал Павличенко, перебирая книги. — С тоски помирает в этой глуши.
— Ты на Зойку особенно не заглядывайся, а то… знаешь… того… — предупредил Дудкин.
— Ну, таким щелкоперам, как ты, она запросто поворот даст, — бросил проходивший мимо Борзов.