Валька пошел за стеклом, а Костя, сбросив со спины мешок, направился в дом. Пожав руку Фекле, он вдруг увидел Зойку. Она стояла у печки, в лицо ей бил солнечный свет из окна. Слезкин изумленно остановился и смотрел на нее, онемев. Зойка, прищурив бедовые глаза, изогнув одну бровь, беззвучно смеялась над ошалевшим пограничником.
— Ну, что у вас новенького? Как дела на фронте? — словно издали донесся до Слезкина голос Моисея.
Вошел Валька, подал старику стекло и бодро сообщил:
— Кукушкин послал!
— Спасибо, спасибо! — поблагодарил Моисей, беря стекло, обернутое соломой. — Вот ведь, паря, дела-то какие! — обратился он к Слезкину. — Чего бы это стеклышко стоило? А без него, как без рук… Так что на фронте делается?
— На фронте дела улучшаются. Армия наша на многих участках перешла в наступление. Немцы драпают. — Слезкин вытащил из мешка кипу газет, подал Моисею.
Старик разложил газеты на столе, начал рассматривать снимки. Степка подсел к отцу. Фекла, примостившись на скамейке у окна, что-то вязала стальными спицами Зойка пошла в сени. Дудкин, делая вид, что собирается выбросить на улицу окурок, направился за ней. Моисей оторвался от газеты, исподлобья поглядел на него, повелительно крикнул:
— Зойка, хватит хвостом крутить! Ставь самовар, ребята чаевничать будут…
Зойка вернулась с буханкой хлеба, укоризненно посмотрела на деда, ничего не сказала, начала резать хлеб. Слезкин не знал, куда деть свои руки и ноги. Дудкин кивнул на вещевой мешок, как бы говоря: «Ну, чего сидишь? На готовенькое приехал?»
Слезкин развязал мешок, вежливо позвал девушку:
— Зоя Иннокентьевна, вас можно на минутку?
Девушка подошла. Подавая стопку книжек, Костя сказал:
— Это — вам. Ребята говорили, что вы любите читать… А это — на общий котел, — показал он на продукты.
Лицо девушки засияло. Положив книги аккуратной стопкой на полку, Зойка ласково посмотрела на гостя. И опять Слезкин не знал, куда деть свои руки и ноги.
Сели за стол. Валька проворно уминал залитый сметаной творог, запивая чаем. Степка, медленно пережевывая ржаной хлеб, как всегда, помалкивал. Наслышавшийся всякой всячины о дальджиканцах, Слезкин смущенно водил по сторонам глазами и беспрестанно дул в кружку. Ему казалось, что все на него смотрят.
— Не стесняйтесь, ешьте, — говорила Фекла, лаская бойцов материнским взглядом.
— Конешно. Какое может быть стеснение! Будь как дома! — подбадривал Моисей.
Костя смотрит на Зойку. Она чуть-чуть кивает ему головой. Дудкин сверлит девушку ревнивым взглядом.
— Ты сам-то откуда будешь родом? — спрашивает Моисей.
— Из Казахстана.
— Это далеко отсюда?
— Далеко. Суток шесть-семь поездом ехать.
Моисея интересует, что это за страна такая — Казахстан, кто в ней живет, какое там хозяйство, какая природа. Старик задает вопрос за вопросом. Слезкин отвечает, как в тумане. Он смотрит на Моисея, а видит только Зойку. Рассказывает о богатствах родного края, а слышит, как шуршат рукава ее платья, когда она разливает чай. Он знает, что это она звякнула посудой, а не Фекла.
Вдруг все время молчавшая Зойка спрашивает:
— А как получилось, что вас ранили?
Слезкину кажется, что голос ее звучит нежно, зазывно.
— Преследовали нарушителя. Он из засады и обстрелял.
— Да-а! — протянул Моисей. — Тут уж смотри в оба, а то можно и совсем «шапку» потерять. Нарушители всякие бывают.
— Говорят, опытный был. Много раз на участке появлялся. Кулунтай какой-то…
— Ку-лун-тай? — Моисей резко поворачивается на скамейке, нахмуренными глазами долго смотрит на Слезкина.
— Кулунтай, говорят.
— И упустили?
— Упустили… Политрук ранил его в ногу, а взять не удалось… Но мы его еще возьмем, пусть только появится, — торопливо заверил Слезкин краснея.
— Выходит, паря, мы с тобой крестники — Моисей без стеснения заголил рубашку, показал фиолетовый рубец, отчетливо видневшийся на боку. — Это ведь тоже его отметина! Несколько лет я только и ношу думку о встрече с этим бандитом. Думал, что он подох уже. А он, окаянный, еще живой, оказывается.
После обеда Дудкин уехал.
Слезкин и Моисей вышли, уселись на завалинку.
Солнце устало катится на закат, в воздухе веет прохладой. Дышится легко. Косте чудится, что он каждой клеткой тела чувствует, как с увалов, окружающих заимку, струятся невидимыми ручейками перемешанные с летним зноем запахи цветов, березовых почек, растаявшей за день смолы. Этих запахов не в силах рассеять даже сырость, густым туманом потянувшая от холодного родника, журчащего в нескольких шагах от дома. На склоне горы, пощипывая молодую травку, пасется скот. Кругом тишина и покой. «Как здесь хорошо! — думает Слезкин радостно. — Сколько воздуха, свежести!.. А Зойка!.. Эти глаза…»