Войдя в березовый лесок, который должен был вывести его к околице Кирпичного, Торопов устало сел на пенек и, закурив, проговорил:
— И думал ли я когда-нибудь, что так повернется жизнь…
Он смотрел на усыпанную цветами полянку, на темные пятна — следы своих ног, оставленные на зеленом травяном ковре, слушал шепот молоденьких березок, и на душе его делалось еще холоднее, тоскливее.
Сверху донеслось протяжное цоканье. Торопов поднял голову и улыбнулся. На дереве сидел маленький, с желтоватой шейкой и длинным хвостом зверек. Крутнув головой, зверек сел на задние лапки, потом, мелькнув полосатой спинкой, прыгнул на ветку повыше и уставился черными глазками на человека. Через секунду опять послышалось его недовольное и тревожное цоканье. Зверек спрыгнул пониже и угрожающе фыркнул.
— Ну-ну, не ругайся, — сказал ласково Торопов. — Я же ничего плохого тебе не сделал! Посижу немножко и уйду…
За спиной хрустнула ветка. Торопов оглянулся и растерялся: из кустов вышла Нина Сергеевна.
Нина поздоровалась, опустила на землю охапку березовых веников, спросила:
— С кем это вы, Игорь Степанович, тут объясняетесь?
Торопов вспыхнул.
— Да вот, с бурундучком, — кивнул он на дерево. — Прогоняет меня со своей полянки.
Нина глянула на макушку дерева и, засмеявшись, погрозила зверьку.
Она села на веники, поправила на коленях платье, потом, увидев неподалеку ландыш, потянулась к нему. Торопов молча наблюдал за каждым ее движением. Ему приятно было видеть ее спадавшие на плечи волосы, оцарапанные ветками руки, тоненькую складку меж нахмуренных бровей.
Сорвав цветок, Нина пристально посмотрела Торопову в глаза.
— Что с вами? Скажите, если не секрет!
Он помолчал немного, потом вяло ответил:
— Устал я, Нина Сергеевна.
— Нет, Игорь Степанович! — Она покачала головой. — Одиноки вы. Женитесь! Сколько можно ходить бобылем?
Ее упрек тупой болью отозвался в сердце.
— Невеста еще не подросла. Видно, теща в девках замешкалась, — отшутился он.
— А Зоя — чем не невеста? И умна, и пригожа, и трудолюбива. С такой у пустого корыта сидеть не будешь… — Нина не глядела ему в глаза. — Не пойму, куда вы, мужчины, только смотрите? Все служба да служба. Так, ненароком, и молодость пролетит. Хватитесь, да будет поздно…
Торопов, нахмурившись, думал: «Неужели не понимает?..»
— Нет, правда, Игорь, чем же не дивчина? Я бы такую красавицу на руках носила, — невесело хвалила Нина внучку Моисея.
А Торопову в это время хотелось встать, взять Нину за плечи, посмотреть в глубину ее глаз и во всем признаться. Он шумно вздохнул. В этом вздохе прозвучала тоска.
— Ну, так чем же она вам не пара? — допытывалась Нина.
— Соперников много. Всей заставе головы вскружила.
— Ну и что же? А разве вы не можете быть счастливцем? Парень вы видный! Хотите, буду свахой?
Торопов мрачно отвернулся. Нина тоже нахмурилась.
— Я люблю… другую… — наконец сказал он.
Нина не спросила, кого.
— Я люблю жену друга!.. И пусть меня все презирают, пусть назовут подлецом, негодяем, кем угодно, но я люблю ее… — говорил он с каким-то нервным ожесточением.
— И давно вы ее любите? — спросила Нина Сергеевна.
— С того дня, как впервые увидел.
— А она?
— И она тоже. Только скрывает от себя, боится…
Нина встала, отряхнула платье и, слабо улыбнувшись, сказала:
— Это вам, наверное, кажется…
На небе зажглись первые звезды. В лесу повеяло свежестью. Нина зябко поежилась. Торопов спросил:
— Что мне делать, Нина Сергеевна? Скажите!
Она ничего не ответила.
Они шли по влажной тропинке и обоим было грустно.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Солнце, отдохнув за ночь, сверкнуло из-за горы. На широкую Аргунь легли тени. Таял туман, прикорнувший в прохладных низинах. Безмолвный лес встрепенулся, ожил. Заворковал голубь-дикарь, нескончаемой песней полились пересвисты коноплянок, забарабанил по стволу проголодавшийся красногрудый дятел. Из кустов ерника выскочил и, трусливо оглядываясь, стреканул в ложбину заяц.
В сиянии погожего ясного дня, гордясь буйной силой, клокотала на перекатах красавица Аргунь.
Слезкин лежал в траве и вдыхал сладкий запах цветов. Песни лесных птиц рассказывали ему о Зойке, о днях, прожитых рядом с ней, о радости и грусти любви, которые он увез с собой. Вскочить бы сейчас на коня и помчаться к заветной заимке. Только бы взглянуть в бедовые, черные глаза и снова умчаться. Большего ему и не нужно.
Он посмотрел на лежавшего рядом Митьку и воскликнул: