Страсти начали разгораться, когда приступили к рубке. Зрители со всех сторон окружили паркур, часто награждали аплодисментами и возгласами одобрения наиболее лихих рубак. И опять всех поразил своим мастерством и удалью Айбек Абдурахманов.
Стрелка заняла по рубке первое место, обогнав победителя прошлых состязаний — команду Лебединого Луга.
Торопов, радостный, шумный, сверкая улыбкой, беспрестанно куря, уверял своих бойцов:
— Ничего, ребята, есть все шансы взять первенство! Впереди кое-кто из соперников еще может сорваться.
Однако случилось не так, как надеялся Торопов. Сорвались сами стрелкинцы. И сорвались на вольтижировке, которую меньше всего брали в расчет.
Торопов в ярости то снимал, то надевал повлажневшую фуражку.
— Методика подготовки не та, — упрекнул его начальник отряда. — На корде отрабатывали, а нужно было тренироваться на скаку.
Торопов чуть не скрипел зубами при мысли, что Плетнев вырвался вперед. Теперь спасти положение могли только скачки да стрельба. В своих стрелках Торопов всегда был уверен, а сейчас вдруг его почему-то охватило мрачное предчувствие провала. Вестей со стрельбища еще не было. «Неужели и там ребята дадут маху? — думал он. — Ведь никто не знает, сколько пришлось нам поработать».
Торопов тревожно прислушивался к доносившимся из-за горы винтовочным хлопкам-выстрелам. По ним он понял, что на стрельбище тоже идет жаркая борьба. «Ребята! Не опозорьте заставу!» — мысленно сказал он своим стрелкинцам…
На ипподроме, в ожидании гонга, люди шумели, спорили, смеялись. Знатоки конских статей, горячась, предсказывали исход борьбы, называли лошадиные клички, хвалили достоинство коней. Любители острых ощущений переходили на более конкретный язык — били по рукам. То там, то тут раздавались шлепки ладоней, венчавшие заключенные пари. В ход шли деньги, облигации, вещи.
Седой как лунь старик в заплатанной красноармейской гимнастерке и запыленных кирзовых сапогах совал в лицо рябому одноглазому парню огромные, с открытой крышкой и с привязанным на веревочке ключом часы.
— Бьюсь об заклад, что первым будет вон тот парень на гнедом жеребце, — доказывал старик, моргая слезящимися глазами. — Ставлю часы! Смотри, какая у его коня могучая грудь! А ноги?
Парень отвел в сторону руку старика, подмигнул кому-то из товарищей, возразил:
— Дай бог вашему гнедому прийти десятым, папаша. Разве вы, не видите, как бедно он одет? Не мускулы, а тесто под кожей. Квашня — не конь! Пропадут часы ни за что. Только и удовольствия: колокол послушаете, как звенит, а выгоды никакой…
— Ты, паря, об моих часах не тужи. Говори лучше, что ставить будешь?
— Спорь, Сенька, не бойся, — поддержал рябого парнишка лет шестнадцати, дымивший самокруткой. — На покосе пригодятся. Они небось со звоном. Утром не проспим.
Сенька заколебался. Порывшись в карманах, он вытащил три красненькие тридцатки, протянул старику.
— Девяносто? Мало! — закричал старик. — Как-никак — часы. Да не простые. Мне их в Порт-Артуре сам генерал Лохвицкий подарил, в русско-японскую, с дарственной надписью…
Любопытные потянулись к часам, принялись разбирать полустершуюся надпись на крышке. Кто-то спросил:
— Это не тот ли Лохвицкий, что в гражданскую с Меркуловыми якшался?
— А кто его знает, может, и тот.
— Если тот — и даром не надо. Зверюга! Моего батьку под Иманом беляки расстреляли по его приказу, — проговорил Сенька, пряча деньги в карман.
— Бери, Семен. Все будет память об отце. Как зазвонят — вспомнишь, — сказал какой-то капитан.
— Так ведь не хочет! Мало, говорит.
— На какую ставишь? Я добавлю, — предложил капитан.
Сенька показал на караковую трехлетку под солдатским седлом.
— Лошадка ладная! — согласился капитан, протягивая парню с полдюжины тридцаток.
Генерал перегнулся через перила, сказал старику:
— Проиграешь, отец. Напрасно связываешься.
— Никак нет, ваше… товарищ генерал, — возразил старик. — Не должон бы…
Судья что-то прокричал в мегафон. Всадники начали готовиться к старту.
На трибунах продолжался спор. Кто-то предлагал поставить на кон чудом сохранившуюся у свекрови поллитровку самогонки, кто-то на все лады расхваливал черкесский, с блестящими наконечниками пояс, кто-то готов был отдать «на все сто» обкуренную трубку.
После первых удач любимцем публики стал Айбек. Но от ставок на него удерживала Незабудка. «Хватит ли у нее сил на такую дистанцию?» — сомневались знатоки…
Торопов видел, что всадники, готовые к старту, волнуются. Волнуются и кони. От нетерпения они бьют копытами, трясут головами. Под гладкой, вздрагивающей кожей ясно видны узловатые мускулы, густые разветвления жилок, пульсирующие сосуды.