Подавленный до отчаяния, готовый уже покончить с собой, Князь обратил на себя внимание японцев. Кишевший шпионами всех разведок мира, Шанхай в таких людях нуждался. Новиков стал агентом.
Испробовав белогвардейца на нескольких заданиях в Китае, японцы пришли к выводу, что место ему не в Шанхае. Бесшабашная удаль, кровожадность и алчность бывшего есаула привели их к мысли: «Новиков — законченный бандит, какого надо еще искать да искать. Лучшей фигуры для террористической работы и не подберешь».
Года через полтора-два после бегства из Харбина Князь снова очутился в Маньчжурии. Обосновавшись в Трехречье, он стал периодически выезжать на границу для выполнения заданий.
Новиков несколько раз выходил на русскую сторону, совершил три террористических акта против советских активистов, переправил тысячи антисоветских листовок, в составе бандитских шаек нападал на местное население, устраивал засады на пограничников.
Японцы хорошо платили. Новиков старался. Сходит разок-другой, сделает свое черное дело, получит пачку денег — и айда на месяц-два кутить с гейшами в Дайрен. Он рисковал. Иногда здорово рисковал. Но что значил риск для головореза, отпетого еще двадцать лет назад? Глядя на него, можно было подумать, что задание, кончавшееся перестрелкой с пограничниками, — не смертельно опасная вылазка, а всего-навсего обыкновенная прогулка, забава, возбуждающая аппетит.
Последнее время Новиков играл ва-банк. Пограничники за ним охотились, следили за каждым шагом. Особенно настойчив в этом был комендант участка Хоменко, давнишний знакомый, которого он, Новиков, однажды оставил с носом. Правда, из этой встречи Новиков ушел с пулей в ноге, но и Хоменко едва не поплатился жизнью. Искушать судьбу вторично Князю не хотелось. Не скучал он о Хоменко, не жаждал еще одной встречи.
И все же Князь шел на задание без страха. То ли он уверовал в свою неуязвимость, то ли на самом деле был так неуловим и удачлив, что выпутывался, казалось бы, из самых невероятных, самых непредвиденных ситуаций. А может быть, ему помогало великолепное знание здешних мест, в которых довелось воевать еще в годы атамановщины. Словом, ему здорово везло.
…В то время как пограничники ломали голову, старались предусмотреть возможные варианты встречи с матерым разведчиком, Князь появился на кордоне Уда-хэ. Он вошел в комнату, размашистой походкой приблизился к только что прибывшему Накамуре, приложил руку к кепке.
— Здравствуйте, майор Накамура! — сказал Новиков, грубо пожимая руку японцу. Начальнику кордона он снисходительно кивнул, считая, видимо, что для китайца вполне достаточно и этого. Белогвардеец сел, вытащил из кармана пачку дешевеньких сигарет, закурил. Сделав две-три затяжки, он сплюнул на пол и с откровенным любопытством уставился на бутылку, стоявшую на столе.
Накамура, обозленный развязностью есаула, собирался уже накричать на него, но, уловив на возбужденном лице гостя раздражение, сдержанно спросил:
— Вы чем-то огорчены, Михаил Аристархович?
— Огорчен? — Новиков презрительно усмехнулся.
— Вы никогда еще таким красавцем не возвращались, — уточнил Накамура, показав на багровую ссадину, запекшуюся на щеке Князя.
— Попробуйте-ка сходить туда разок, я посмотрю, каким красавцем вы вернетесь! — прошипел Новиков.
Накамура опешил. Ни один агент еще не осмеливался разговаривать с ним так. Японец встал и, чуть не захлебываясь от злости, закричал:
— Как вы смеете, есаул, разговаривать со мною в таком тоне? Вы забылись? Я призову вас к ответу!
Ван Мин-до, глянув на бычий загривок, жилистые руки белогвардейца, сжимавшие спинку стула, предусмотрительно отодвинулся в угол комнаты. Накамура торопливо потянулся к бутылке, решив, очевидно, что ее содержимое — самый верный способ для укрощения разбушевавшегося Князя.
— Не пугайте меня, Накамура! Я не из пугливых. И запомните: туда я больше не ходок! — Новиков залпом опорожнил поданный майором бокал, пододвинул закуску. — Едва ноги унес, а вы еще насмехаетесь.