— Я действительно смотрю на многие вещи и явления иначе, чем прежде, — ответила Ольга, опуская глаза под пронизывающим взглядом собеседника. — Причина тому — приобретённый жизненный опыт и знания, почерпнутые из книг и встреч с тобой. Однако никакие опыт и знания женщины, даже великой княгини, не в силах отменить пришедшие к нам из глубины веков обычаи предков. Ежели они ей неугодны или она не желает испытать на себе их действие, у неё один выход — стать той, на которую эти законы или обычаи не распространяются.
Ольга вскинула голову, встретила устремлённый на неё взгляд Григория, выдержала его и, не отрывая глаз от лица священника, медленно и твёрдо продолжила:
— Дабы не испытать горькую судьбу великой княгини, пережившей своего мужа, я должна перестать ею быть. Однако я этого не сделаю никогда! Мне, познавшей всепоглощающую силу власти, отвыкшей от преград на пути любых своих желаний, повелевающей жизнями тысяч других людей, уже никогда не дано смириться с участью обычной женщины. Я, ставшая великой княгиней на земле, намерена пребывать ею уже вечно и на Небе, даже если за это мне суждено сгореть живой на погребальном костре своего мужа и прожить земной жизнью меньше, чем превратись я снова в обычную женщину! Тебе, христианину, не понять до конца наших душ, не постичь глубины духа русичей-язычников, стремящихся после завершения земного пути обрести достойное место среди предков на Небе. Вы, христиане, считаете, что после смерти человека его душа попадает в рай или ад, и, где она окажется, зависит лишь от того, грешен был человек или нет. Для вас не важно, кем был умерший в последний миг жизни — пахарем, рыбаком, рабом, воином, императором. Главное, насколько он грешен или свят. Если безгрешной душе повезёт угодить не в ад, а в рай, её ждёт там одинаковое для всех царство небесное: райские кущи, пение сладкоголосых птиц, сонм легкокрылых ангелов. И опять не имеет значения, кем ты был в прежней жизни и чего достиг в ней, — кущи, птицы, ангелы дарят райскую жизнь всем и в избытке. Как легко вам, христианам, обрести вечное блаженство и счастье после смерти — не греши, и только.
— Ты полагаешь, дочь моя, что прожить жизнь, не поддаваясь на соблазны врага рода человеческого и свято блюдя заповеди нашего Спасителя, легко?
— Это намного легче, чем умом, трудом, кровью, потом добиться в земной жизни права на небесный покой и вечное блаженство в кругу предков. Чтобы занять достойное место на Небе, надобно не уронить на земле гордого имени русича, верша достойные его дела. Кем ты смог стать в земной жизни — тем останешься и на Небе! Почему жалкий раб, справедливо именовавшийся в Первом Риме говорящей скотиной, праздный бездельник, палец о палец не ударивший для блага сограждан, презренный трус, не проливший капли крови при защите родной земли, должны быть на Небе на равных с воином, честно сложившим голову на поле брани, со смердом и ремесленником, кормящими своим трудом державу, с князем или воеводой, не смыкающими глаз в заботах о своём народе? Лишь оттого, что все они в конце жизненного пути оказались одинаково безгрешными перед Христом? Одни, как рабы, потому, что даже при желании не могли нагрешить, другие потому, что отмолили грехи или избавились от них, приобретя индульгенцию? Но разве смысл человеческого земного бытия заключается в игре-нелепице, в которой выигрывает тот, кто к моменту кончины сумел оказаться без грехов? Причём любым способом: один действительно не грешил, ибо всю жизнь дрожал и пресмыкался, как червь, другой грешил, но исправно стучал лбом в пол перед иконами, третий непрестанно творил беззакония и погряз во всех пороках, но купил у попа индульгенцию, как привык покупать в лавке гвозди или мыло. Легка у вас, христиан, дорога в рай, — усмехнулась Ольга.
Григорий молчал. Он обратил в истинную веру не один десяток киевских язычников, но этому обычно способствовали его громадный жизненный опыт, незаурядный ум и способность проникать в душу собеседника. Однако киевская княгиня не уступала ему ни в знании жизни, ни в уме, а в познании глубин человеческой сущности она, как женщина, превосходила самого Григория. Не противореча Ольге, он внимательно слушал, дабы лучше понять, какие твердыни духа княгини-язычницы ему предстоит исподволь сокрушить, чтобы добиться своей цели.
— Для чего боги дают каждому из нас при рождении свой народ, свою землю, если не для того, чтобы мы честно им служили и защищали, приумножали их славу и богатство, — снова зазвучал голос Ольги. — Устраниться от этого высшего предначертания человека на земле, презреть свой долг перед родным народом и державой, помышляя лишь о собственном безгрешии и будущей беззаботной жизни в раю, — это и есть самый страшный грех, который невозможно ни отмолить, ни избавиться от него покупкой индульгенции. Чего человек своим трудом и кровью добился на земле — тем ему и быть на Небе! Раб на земле останется рабом и на небесах, воин — воином, смерд — смердом, князь — князем. Поэтому я, начавшая свой путь великой княгини на земле, готова заживо сгореть на костре, чтобы вечно пребывать ею и на Небе! Я никогда не расстанусь со званием великой княгини.