— Выслушаю тебя с интересом, дочь моя.
— Твой интерес сразу угаснет, как только я назову имя человека, о котором намерена говорить. Это князь Аскольд, на могиле которого ты недавно молился. Вместе со своим побратимом и соправителем, князем Диром, он совершил немало победоносных походов, в том числе на Балканы и Византию. На Балканах русским дружинам пришлось помериться оружием с легионами Первого Рима, и внуки Перуна обратили в бегство сынов Христа[10]. Во Втором Риме дружины Аскольда и Дира стояли под стенами Константинополя, и лишь благодаря буре, разметавшей и частично потопившей русский флот, ромеям удалось склонить Аскольда и Дира к заключению мира, одарив их с дружиной щедрой данью. И после всего этого князь Аскольд принял христианство! Как должны были чувствовать себя его воины, свято верившие, что языческий Перун намного могущественнее христианского Иисуса, а его покровительство делает их непобедимыми? Князь, водивший их в сражения с именем Перуна, провожавший вместе с ними на Небо души друзей-побратимов, павших в боях с христианами, вдруг изменил святым для себя понятиям и принял веру вчерашних и, возможно, завтрашних врагов! Они Аскольду этого не простили, как заодно и бездействие князя Дира, который, по их представлениям, должен был призвать к ответу соправителя-клятвоотступника и сурово покарать его. Что случилось дальше, ты знаешь без моего рассказа.
— А дальше роль толпы черни, расправившейся с азиатской Мамелхвой, на Руси сыграл новгородский князь Олег, приплывший к Киеву с дружиной викингов. Он правильно рассчитал, что ни киевская дружина, ни горожане не встанут на защиту своих князей, потерявших их доверие и уважение, и действовал дерзко и решительно. Он оказался прав — киевская дружина и горожане без сопротивления признали его своим князем, тем более что Олег ещё в Новгороде заблаговременно объявил себя внуком Перуна и подтвердил это в Киеве. А последующая его деятельность, направленная на защиту Руси и рост влияния её стольного града, заставила смириться с князем-захватчиком и тех киевлян, что поначалу отнеслись к пришлому новгородцу с неприязнью. Согласен, дочь моя, что судьба князя Аскольда во многом схожа с судьбой святой Мамелхвы Персидской. Однако ты забываешь, что Аскольд был князем, одним из двух соправителей Киева и подвластных ему земель, полководцем, известным всей Европе, а ты — великая княгиня, жена своего мужа, владыки Русской земли, скрытая для большинства простых русичей тенью великого князя. Поэтому принятие тобой христианства не вызовет столь резкого неприятия и отчуждения ни со стороны дружинной и боярской знати, ни со стороны народа, а при определённом стечении обстоятельств и вовсе может пройти незамеченным. Зато после перемены веры ты навсегда забудешь о костре, на котором могла бы заживо сгореть вместе с погибшим или умершим мужем.
— Заботясь лишь о спасении собственной жизни, я могу принять христианство хоть сегодня, и это событие вряд ли будет замечено на Руси, если не считать пересудов в великокняжеском тереме и в двух-трёх десятках воеводских да боярских усадеб. Но уверена, что этот поступок станет опасным оружием в руках моих врагов, которые при удобном случае используют его против меня. Например, после кончины великого князя они могут добиться полного отстранения от власти его вдовы-христианки, сохранив, однако, ей звание великой княгини и доверив воспитание княжича-наследника до занятия им стола великих киевских князей. Не сомневаюсь, что это вполне устроило бы многих женщин — великих княгинь, желающих избежать лишь общего с мёртвым мужем погребального костра. Но умная женщина, помышляющая не только о спасении собственной жизни, но и об удержании в своих руках всей полноты ранее достигнутой ею власти даже после кончины мужа, должна принять христианство совсем по-другому. Ты, Григорий, знакомый с хитросплетениями жизни и коварными интригами при дворах ранее живших и ныне здравствующих владык, должен придерживаться такой же точки зрения.
— Дочь моя, я — пастырь своих духовных чад, и главное для меня не обстоятельства, при которых каждый из них принял веру Христа, а чистота их помыслов при свершении сего действа и искренность веры в Спасителя, — осторожно ответил Григорий. — Для меня, недостойного раба Божьего, все прихожане равны, я не делю их на простолюдинов, знатных вельмож и великих князей, поэтому буду одинаково счастлив, когда бы и в каком обличье — обычной женщины или великой княгини — ты, дочь моя, ни явилась в лоно нашей церкви.
— Ой ли? — насмешливо прищурилась Ольга. — Ну да ладно, ты говоришь то, что должен говорить как проповедник учения Христа, а я могу позволить себе сказать то, о чём мы оба думаем. Дабы, став христианкой, великая княгиня не опасалась своих недругов ни при жизни мужа, ни после его утраты, она должна порвать с язычеством при обстоятельствах, когда это никоим образом не сможет быть поставлено ей в вину даже злейшими недругами. В прочитанных книгах я нашла пока два вида подобных отречений от старой веры. Первый: язычник, будучи сам неизлечимо болен либо желая избавить от тяжкой хворобы близкого человека, отправляется к целителю-христианину и даёт обет, что в случае выздоровления примет веру своего спасителя. Второй: несчастья, обрушившиеся на державу либо народ, могут прекратиться лишь в случае, ежели правитель или его жена примут веру Христа, который готов спасти державу или страждущий народ от продолжения бедствия. Поскольку ни один из этих способов покончить с языческими богами для меня покуда не представился, надобно запастись терпением... или, как сказал бы ты, ждать, когда Христос до конца наполнит мою душу светом истинной веры.
10
Во время похода на Балканы дружины князей Аскольда и Дира имели ряд успешных сражений с войсками Римского Папы Николая I.