Покуда Берни Хэкетт принимал присягу у Казаванта, а Феррис Эдамс задавал ему вопросы о его прошлом, а также давних связях с Фанни Эдамс и об увлечении ее творчеством, Джонни наблюдал за Джозефом Ковальчиком. Этот человек одновременно озадачивал и возмущал его. Либо он величайший в мире актер, либо тут что-то не так. Относиться к нему беспристрастно становилось все труднее, а в насыщенной конфликтами атмосфере Джонни больше всего хотелось сохранить нейтралитет. Если раньше польский беженец казался застывшим от ужаса, то теперь он выглядел погруженным в состояние абсолютного покоя. Как будто безумные руки Мерта Избела, стиснувшие ему горло, были судьбой, которой он опасался с самого начала — смертной казнью через повешение, — но веревка оборвалась, и хотя казнь продолжала маячить, никто не был способен дважды испытывать подобный страх. Мозолистые руки бессознательно — или осознанно? — поглаживали распухшую шею. Шрамы и боль словно внушали уверенность.
Борода Ковальчика успела изрядно отрасти. Если подвесить над его головой золотой нимб и надеть на него ночную рубашку, подумал Джонни, он будет выглядеть как средневековое изображение Иисуса Христа, рожденного страдать, искупая грехи человечества. Но человечеством в этой комнате была компания невежд и тупиц, дышащая адским огнем на того, кого она считала убийцей. Невыкупленный хлам в грязном старом ломбарде.
Ковальчик закрыл глаза и начал беззвучно шевелить губами, как делал неоднократно. Сукин сын притворялся, что молится.
Джонни был готов пнуть его ногой. Или самого себя.
Он с трудом перенес внимание на Казаванта.
— Теперь, мистер Казавант, — говорил Феррис Эдамс, — я покажу вам картину на мольберте — ту самую картину на том самом мольберте, найденную в студии Фанни Эдамс рядом с ее телом. Во время обследования картин миссис Эдамс сегодня утром вы изучали и это полотно?
— Да.
— Вещественное доказательство «Д», ваша честь. — Когда картину отметили, Эдамс продолжил: — Мистер Казавант, это подлинная картина Фанни Эдамс?
— Безусловно, — улыбнулся Роджер Казавант. — Если хотите, я с радостью опишу все детали стиля, техники, цвета, штриха…
— В этом нет надобности, мистер Казавант, — поспешно прервал судья Шинн. — Никто не сомневается в вашей компетентности. Продолжайте, мистер Эдамс.
— Сообщите присяжным, мистер Казавант, является ли эта картина законченной или незавершенной.
— Она закончена, — сказал эксперт.
— У вас нет на этот счет никаких сомнений?
— Разумеется, нет, иначе я бы не говорил, что картина завершена.
— Понятно. — Феррис Эдамс скромно потупился. — Но наши знания не на уровне ваших, мистер Казавант…
— Однако, — перебил его эксперт, — я имел в виду, что завершен творческий процесс наложения краски на холст, а не то, что больше никакой работы не осталось. Существуют чисто механические аспекты живописи: например, когда холст высыхает, художник обычно накладывает тонкий слой лака, который не только предохраняет поверхность от пыли и разрушительного действия воздуха, особенно при использовании пигментов низкого качества, но и выделяет тени. К тому же лаковая ретушь создает дополнительное преимущество, позволяя художнику наносить краску поверх нее, если он хочет внести изменения. С другой стороны…
— Мистер Казавант…
— С другой стороны, этот тонкий слой лака — лишь временное средство. Большинство художников делает перерыв в работе от трех месяцев до года, а потом накладывают постоянную глазурь из даммаровой смолы. В данном случае видно, что завершены не только наложение краски, но и механические аспекты…
— Но, мистер Казавант…
— В вышеупомянутой связи я мог бы добавить, — не унимался Роджер Казавант, — что у Фанни Эдамс был строго индивидуальный стиль работы. Например, она не верила в наложение предварительного слоя лака и никогда к нему не прибегала. Она утверждала, что он создает легкую желтизну, — среди художников разные мнения на этот счет. Конечно, миссис Эдамс использовала только высококачественные пигменты, именуемые постоянными цветами, которые отлично сопротивляются действию воздуха. Она применяла даммаровую глазурь, но не раньше чем через десять-двенадцать месяцев после наложения краски. Поэтому на представленном холсте вы не найдете никакого лака…
— Мистер Казавант, — снова прервал его Феррис Эдамс, — мы хотим знать следующее. Каковы видимые вами причины для столь уверенного заявления, что картина — в смысле наложения красок — закончена?
— Мои причины? — Казавант посмотрел на Эдамса так, будто тот произнес непристойное слово. Он поднес руки к губам и уставился в потолок, ища элементарные способы дать объяснения окружающим его грубым ушам. — Творчество Фанни Эдамс прежде всего отличает впечатление абсолютного реализма, достигнутого с помощью аутентичных деталей. Секрет ее успеха заключается именно в том, что я назвал бы примитивно-скрупулезным отношением к жизни и ее объектам…
— Пожалуйста, мистер Казавант…
— Со свойственным ей обаянием Фанни Эдамс выражала это следующим образом: «Я изображаю то, что вижу». На первый взгляд это заявление кажется простодушным. Каждый художник изображает то, что видит. Эстетическое разнообразие возникает потому, что два художника, глядя на один и тот же предмет, видят его по-разному: скажем, один — как искаженную примитивную форму, другой — как организацию символов. Но дело в том, что, когда Фанни Эдамс говорила: «Я изображаю то, что вижу», она имела это в виду в самом буквальном смысле! — Казавант торжествующе посмотрел на Ферриса Эдамса. — В этом заключается главное очарование стиля ее живописи. Она никогда — повторяю, никогда — не изображала предметы по памяти или возникшие в ее воображении. Если она писала дерево, это было не любое старое дерево и не дерево, которое она видела в детстве или даже вчера, а конкретное дерево, на которое она смотрела в данный момент. Если Фанни Эдамс изображала небо, то это было небо, которое она сейчас видела, а если амбар — то тот, который был у нее перед глазами…
— Простите, что прерываю вас, мистер Казавант, — со вздохом сказал Феррис Эдамс, — но сегодня утром вы говорили мне… Я имею в виду, как вы узнали, что картина завершена?
— Мой дорогой сэр, — с любезной улыбкой отозвался Казавант, — на такой вопрос нельзя ответить одной фразой. Как вы помните, я недавно упоминал о строго индивидуальном стиле работы Фанни Эдамс. Так вот, подобно тому, как она ни на волосок не отклонялась от изображаемого предмета, она не изменяла и своим привычкам в работе. Обратите внимание на инициалы «Ф. Э.» в нижнем левом углу холста, которыми она неизменно подписывала свои произведения. Хочу сообщить суду и жюри, что за всю свою карьеру Фанни Эдамс ни разу не ставила свои инициалы, пока наложение красок в картине не было завершено. Никогда! Вот вам детски простая причина. Имея дело с художником, мы имеем дело с живой личностью, а не безжизненным предметом под микроскопом. Существует множество эстетических и, если хотите, эмоциональных причин для объявления этой картины полностью завершенной.
— Думаю, достаточно детски простой причины, которую вы уже назвали, мистер Казавант, — пробормотал судья Шинн.
Феррис Эдамс бросил на судью взгляд, полный нескрываемого обожания.
— Мистер Казавант, анализ передвижений обвиняемого указывает, что он оставил этот дом приблизительно в то время, когда Фанни Эдамс была убита. К тому же имеется заявление, сделанное подсудимым в день его ареста. Мы заинтересованы в проверке правдивости этого заявления…
Эндрю Уэбстер открыл рот, но тут же закрыл его по знаку судьи Шинна.
— …ибо если какие-либо признаки укажут, что это заявление лживо, возникнут основания предполагать, что его отрицание вины такая же ложь.