Когда она снова появилась рядом с ним, он притворялся спящим, и явно успешно, поскольку уже думал о заведении Гюнтера, самом лучшем колбасном киоске в Швеции, и чувствовал изумительные ароматы, обычно встречавшие его за несколько метров до окошка.
Позже другая молодая женщина в белом халате опустошила его судно, в то время как он пообещал себе в следующий раз добраться до туалета. Как всякий нормальный человек, и пусть даже ему придется прыгать туда на одной здоровой руке.
Затем Белка снова навестила его.
– Один прямой вопрос, – сказал Юханссон. – Сколько тебе лет?
Спросил главным образом затем, чтобы предотвратить любые попытки разговоров о его вкусовых пристрастиях и общем плачевном состоянии.
– Сорок четыре, – ответила она. – Почему ты спрашиваешь, кстати?
– Ульрика Стенхольм. Я обещаю и могу гарантировать: ни одна душа не узнает, что тебе больше сорока. Относительно Белки… Мы вернемся к этому в другой раз.
Затем он снова спал.
Сначала беспокойным сном, и у него опять заболела голова. Но потом Гипнос, вероятно, приложил руку к этому делу (у него осталось смутное воспоминание о том, как кто-то ходил у его кровати и трогал какую-то из трубок, ведущих от штатива с капельницами над его головой), поскольку боль прошла и он стал видеть сны.
Приятные до ужаса. Более чем все иное смягчающие его головную боль. Обо всех тех белках, которых он застрелил, когда еще мальчишкой жил у своей мамы Эльны и папы Эверта в усадьбе в Онгерманланде. Как все началось с того, что дядька мамы Густав сидел у них дома на диване в кухне и жаловался по поводу своего ревматизма. По словам Густава, ему мог помочь только жилет, сшитый из беличьих шкурок мехом внутрь.
– Я могу устроить это для маминого дяди, если он хочет, – предложил Ларс Мартин Юханссон. Он восседал на табурете рядом с ящиком с дровами и был в три раза меньше всех других присутствующих.
– Очень мило с твоей стороны, Ларс Мартин, – сказал дядя матери. – Ты можешь взять мою мелкашку, и тебе не придется мучиться с пневматической винтовкой, которую ты получил от отца на Рождество.
– Угу, – согласился папа Эверт. – Парень очень хорошо стреляет, так что все устроится. Дай ему свою пукалку, и будет тебе жилет.
Так все и началось с белками, как в действительности, так и во сне, – с предложения дяди матери, одобренного папой Эвертом, и прошло целых шестьдесят лет, прежде чем он встретился с доктором Ульрикой Стенхольм, пробудившей его детское воспоминание. А ей самой было сорок четыре года от роду, хотя она не выглядела даже на сорок.
6
Ночь между средой 7 июля и четвергом 8 июля 2010 года
Юханссон видит сны о застреленных им белках. О жилетке из них, которую он всего через год обеспечил дяде своей матери Густаву. Конечно, он сжульничал немного с летними и зимними шкурками, но его мама Эльна, исполнявшая роль скорняка, сказала, что в этом нет ничего страшного. Надо только расположить зимние со стороны больной спины, и все будет нормально, во всяком случае, если ей верить.
За первый год он настрелял целых пятьдесят штук, поскольку, как и все другие в родне, мамин дядюшка был широк в плечах. На сам выстрел уходило менее минуты. Но гораздо больше времени он наблюдал за зверьками.
Шустрыми, с маленькими черными блестящими глазками, головкой, которая вертелась во все стороны, пока они бегали вверх и вниз по стволам. Видел, они могли внезапно замереть на полушаге, независимо вниз или вверх головой, и наклоняли ее под разными углами, и крутили шеей, и смотрели на все и всех и даже на него. Любопытными, настороженными глазками, маленькими и черными, как перчинки. Хотя он уже держал зверьков на прицеле и собирался спустить курок, они все равно обычно сидели неподвижно, склонив голову набок. Потом он нажимал на спуск. Раздавался тихий хлопок мелкашки, и еще одна белка прощалась с жизнью.
В нескольких случаях его добыча застревала на ветке по пути вниз. И, поскольку он тогда был еще небольшого роста, ему приходилось стаскивать зверька при помощи длинной крючковатой осиновой или березовой ветки. А когда подрос и его руки стали столь же крепкими, как у старшего брата Эверта, он обычно взбирался вверх по стволу за ними. Никаких проблем. А если зимой сосны становились скользкими из-за покрывавшего их местами льда и снега, проделывал то же самое уже с помощью куска веревки, обвязывая его вокруг ствола и своей талии, и финского ножа в правой руке, чтобы обеспечить лучший захват.
Но в один прекрасный день он просто прекратил стрелять в зверьков. В их маленькие, постоянно двигающиеся головки, черные глазки, которые могли смотреть на него даже в то самое мгновение, когда он вдавливал спуск. Казалось, не понимая, что они видят свою смерть. С таким же любопытством, как смотрели на все другое. Всего несколько часов в сумме ушло на то, чтобы умертвить десятки их. И десятки часов в промежутке он просто сидел и наблюдал за ними.