Существа, стоявшие неподвижно и в совершенном молчании, словно поджидая землян, были сродни айхаям. Вероятно, они представляли собой девиантную разновидность этих марсианских аборигенов, а их белесые тела свидетельствовали о веках, проведенных под поверхностью Марса. Ниже взрослого айхая — футов пять ростом, — вывернутые ноздри, лопоухость, бочкообразная грудь и длинные марсианские конечности, — но все троглодиты были безглазыми: на месте глаз у одних были узкие рудиментарные щели, у других глубокие пустые орбиты, наводившие на мысль об удалении глазных яблок.
— Боже, что за жуткое сборище! — воскликнул Маспик. — Откуда они взялись и чего от нас хотят?
— Понятия не имею, — ответил Беллман. — Однако ситуация щекотливая, если, конечно, они не настроены дружелюбно. Думаю, когда мы вошли в пещеру, они прятались на верхних уступах.
Храбро выступив вперед, он обратился к существам на гортанном айхайском наречии, звуки которого давались землянам с большим трудом. Существа беспокойно зашевелились, издавая пронзительный писк, мало похожий на марсианский язык. Очевидно, Беллмана они не понимали, а поскольку были слепы, язык жестов для них тоже не годился.
Беллман вытащил револьвер, предлагая остальным последовать его примеру.
— Видимо, придется прорываться, — сказал он. — И если они не намерены дать нам дорогу… — Фразу эту завершил щелчок взведенного курка.
Казалось, белые слепые твари только и ждали этого металлического щелчка — толпа немедленно пришла в движение и ринулась на землян. Это напоминало наступление автоматов — неудержимый натиск механизмов, методичный и согласный, направляемый некоей скрытой силой.
Беллман нажал на спусковой крючок раз, два, три, стреляя в упор. Промахнуться было невозможно, но пули были как камешки, брошенные в ревущий поток. Безглазые твари не дрогнули, хотя на телах у двоих выступила желтовато-алая марсианская кровь. Самый ближний, невредимый и двигавшийся с дьявольской уверенностью, длинными четырехсуставчатыми пальцами вцепился Беллману в руку и выхватил револьвер, не успел тот снова спустить курок. Как ни странно, тварь не сделала попытки лишить его и фонарика, сжатого в левой руке; и Беллман успел увидеть стальной блеск кольта, отправленного в космическую тьму рукой марсианина. Затем белые, как плесень, тела, сгрудившиеся в узком проходе, окружили его, мешая сопротивляться. Чиверс и Маспик после нескольких выстрелов также были разлучены с револьверами, однако по странной прихоти нападавших им было позволено сохранить фонарики.
Толпа замедлилась лишь на краткое время; двух своих товарищей, подстреленных Чиверсом и Маспиком, марсиане, недолго думая, сбросили в пропасть. Передние ряды, ловко расступившись, окружили землян и заставили повернуть назад. Затем их, плотно сжатых в тисках движущихся тел, понесло дальше. Скованные страхом уронить фонарики, земляне были бессильны против кошмарного потока. Не разбирая дороги, они устремились все глубже в бездну, видя только освещенные спины и конечности тварей перед собой и влившись в слепую таинственную армию.
Казалось, позади бегут десятки марсиан, неумолимо гнавших их вперед. Спустя некоторое время от невыносимости такого положения разум стал отказывать. Путешественникам чудилось, что они и сами передвигаются не человеческим шагом, а неостановимой механической походкой липких тварей, что давили на них со всех сторон. Мысль, воля, даже страх были парализованы неземным ритмом, который выстукивали попирающие бездну твари. Захваченные этим ритмом и ощущением полной нереальности происходящего, земляне переговаривались редко, односложно, да и сами слова утратили смысл, будто произносились автоматами. Слепцы же двигались в совершенном молчании — ни звука, кроме непрекращающегося, неустанного топота по камням.
Бежали часы, черные, как уголь, не принадлежавшие ни ночи, ни дню. Петляя, дорога медленно закручивалась внутрь, точно сворачиваясь кольцом внутри слепой космической Вавилонской башни. Землянам чудилось, будто они уже несколько раз обогнули пропасть по ужасной спирали, однако пройденное расстояние, как и размеры непостижимой бездны, по-прежнему оставались загадкой.
За исключением света фонариков, ночь оставалась непроницаемой и неизменной. Она была старше солнца, она вызревала здесь тысячелетиями. Ночь нависала над ними чудовищным бременем; ночь устрашающе зияла у них под ногами. Это от нее поднимался смрад застоявшихся вод. И по-прежнему вокруг не раздавалось ни звука, кроме тихого и размеренного топота марширующих ног, что спускались в бездонный Аваддон[108].
108
Аваддон — в данном случае синоним преисподней, царства теней; также, согласно Откровению Иоанна Богослова (9:11), — ангел бездны и царь саранчи (он же Аполлион). В иврите слово означает «уничтожение».