Выбрать главу

Что касается Руфь, то она никакого протеста не выказала, даже наоборот. Именно для Раэрн наступали времена самых масштабных и непоправимых перемен, словно они наверстывали за все предыдущие годы. Во время войны царица успела объявить, что теперь весь клан переходит в полное подчинение Великой Царицы, и слово свое сдержала. Раэрн составляли охрану первой первых, их лагерь полностью окружил ее шатер, и каждая из Дочерей Земли считала себя теперь едва ли не ее собственностью. Руфь также вызвалась взять на себя полное содержание Рощи Великой Мани, но по этому поводу еще окончательного решения вынесено не было. Тиена не торопилась, и Лэйк прекрасно понимала, почему.

Общее содержание на равных правах давало царицам четырех кланов равные голоса на Совете у Великой Царицы. Теперь же формировался явный перекос в сторону Раэрн; Великая Царица фактически становилась не только главой всех анай, но и главой клана Раэрн, и в будущем это могло вызвать определенные трудности. Пока еще обсудить детали всего этого на Совете цариц времени не было, однако Лэйк уже чувствовала, что грядут большие перемены. Вряд ли остальные царицы согласятся занять то же положение, что и раньше, сейчас, когда Руфь получила особые привилегии, а Великая Царица – всю полноту военной и гражданской власти. Однако прямая присяга на верность Великой Царице по образцу Руфь означала, что вертикальная структура власти и отношений анай будет претерпевать кардинальные изменения. Вряд ли Тиена отказалась бы воспользоваться возможностью стать единоличным правителем всех кланов с поддержкой в лице цариц, особенно в такие времена, как сейчас.

И все это не слишком устроило бы Лэйк еще некоторое время назад, однако теперь она поняла одно, и поняла очень четко: все, что происходило в мире, все, как это происходило, выстраивалось лишь по воле Небесных Сестер, и у Лэйк уже был шанс, и не единожды, убедиться в том, что Свою волю Они изъявляют через Великую Царицу и Держащую Щит. А это означало, что при любом исходе Лэйк будет держать сторону Тиены, несмотря на последствия для своего клана. Мне уже не единожды продемонстрировали, что держаться за прошлое – смертельно опасно. Впредь я такой ошибки не совершу.

Магара пока не делала никаких комментариев по поводу нового положения Руфь или Великой Царицы, однако бросала на Лэйк многозначительные взгляды, и та готова была поспорить, что как только бесноватая Лаэрт окончательно оправится после ранения, она сразу же начнет плести интриги еще пуще, чем раньше, и мирное время, наставшее для всех них, будет лишь этому способствовать. В бою Магару сильно зацепило, даже несмотря на защиту, данную ей Милосердной, ведь действовала она только против ударов ведунов. Какой-то стах знатно располосовал ей ногу, и первые часы после битвы Магара была едва ли не при смерти, при этом подозрительно рьяно отказываясь от помощи Боевых Целительниц и ведунов. А на второй день она уже могла стоять, хоть и выглядела до сих пор очень слабой. К тому же, Неф обратила внимание на то, что Магара дочиста вычищает все запасы мясных продуктов в обозе анай, заказывая к себе в шатер просто непозволительно большие порции для таких времен. Она и раньше-то не слишком себе отказывала в провианте, а теперь словно с катушек сорвалась. И все это время за ее плечом маячила молчаливая Ая дель Каэрос, нехорошо улыбаясь и глядя на всех своим огненно-рыжим глазом.

Лэйк прекрасно знала, что все это означает. Ей даже не нужно было выворачивать глаза наизнанку и смотреть на Магару волчьим зрением, чтобы чувствовать исходящую от нее силу зверя. Судя по всему, Магара разделила с Айей не только постель, но и кровь, в своем безумном желании заполучить всю возможную силу и все преимущество над другими царицами, какое она только сможет наскрести. Оставалось только надеяться, что и управляться с этим зверем Ая ее научит, иначе, учитывая характер их царицы, клану Лаэрт грозили серьезные неприятности. А это означало, что у Лэйк не оставалось никакого выхода, как отдать ей Айю. Теперь та была уже абсолютно свободна: Мей погибла во время боя с ведунами стахов, а это означало, что в клане Каэрос ее уже ничто не держит, кроме дочери. Девочку Лэйк, правда, отдавать не собиралась, но намекнула Айе, что та получит исключительное право посещать ее тогда, когда захочет, и на этом все было решено. Конечно, иллюзий по поводу благодарности и благосклонности Магары Лэйк не питала, однако, должна была признать, что Держащая Щит Лаэрт, выросшая в землях Каэрос, становилась прекрасным противовесом Держащей Щит Каэрос, выросшей в землях Лаэрт. Таким образом, они с Магарой оставались на равных и создавали прецедент для объявления в будущем Обмена между кланами.

Впрочем, все это могло подождать. Сейчас основным вопросом становился продовольственный: все из запасов Раэрн, Лаэрт и Каэрос было подчистую выметено для войны. Немного пищи оставалось у Нуэргос, но это зерно просто нельзя было тратить, иначе весной им уже нечего будет сажать, чтобы снять урожай. Царь Небо предложил определенную долю помощи, ровно столько, сколько мог отдать в не слишком благоприятных для Эрнальда условиях, а это означало, что им придется обращаться и к сальвагам. Сейтар, конечно же, отказался приходить в шатер переговоров и вообще покидать горы, однако сейчас он был единственной возможностью для анай не умереть от голода до того времени, пока не поспеет первый урожай, и это тоже означало – перемены. Естественно, что сальваги согласятся помочь, но оставался вопрос: что они попросят за свою помощь?

Лэйк прямо всеми порами тела чувствовала золотую нить, что сплетает их всех вместе, связывает, стягивает в один узор. Раньше ей казалось, что этот союз невозможен, позже – что они с вельдами дотерпят до конца войны, а потом уже с чистой совестью вцепятся друг другу в глотки. Теперь же Лэйк была уверена в том, что им придется контактировать и дальше, и не просто контактировать, но вести общую политику по сближению народов и культур до тех пор, пока две тысячи лет войны не забудутся, не останутся лишь воспоминанием и ничем более. И это касалось не только вельдов, но и сальвагов, и эльфов. Словно чьи-то большие добрые ладони осторожно подталкивали их всех в спины навстречу друг другу, и Лэйк чувствовала где-то у себя за плечом тихую улыбку, золотую улыбку, равной которой не было.

Теперь я знаю: Ты есть, Огненная. И я ни на миг больше не усомнюсь в этом.

В шатре были и те, без кого всего этого не произошло бы, но они, как и всегда, держались в стороне. Дети Ночи стояли почти что у самого выхода из шатра, молчаливые и спокойные, невыразительными взглядами осматривая происходящее. Все присутствующие то и дело поглядывали в ответ, особенно Шарис, которого их присутствие, судя по всему, нервировало, однако Анкана не уделяли обсуждению вопроса с Мембраной и Фаишалем ровно никакого внимания. Они были здесь не для этого, Лэйк видела это по их напряженным лицам и сжатым губам. И они ждали того момента, когда официальное обсуждение закончится.

Что касается Шариса, то он стремился как можно скорее покинуть Роур. Эльф и вовсе ушел бы сразу же после окончания битвы, но задержал его прямой отказ Эрис помогать им поддерживать Мембрану, и он, сжав зубы, согласился остаться до Совета.

Сейчас особенно бросалось в глаза, как сильно он отличался ото всех остальных, собравшихся здесь. Вокруг него буквально звенела в воздухе атмосфера бессмертия и вызванная ей надменность, и окружающие чувствовали это, напрягаясь в его присутствии.

Наконец, Эрис удалось-таки настоять на своем, и Шарис, церемонно откланявшись, поспешно удалился. Лэйк задумчиво принюхалась к окружающему воздуху: в нем словно поменялся запах, став более теплым, ярким и сильным.

Великая Царица, не стесняясь вельдов, устало выдохнула, взлохматила волосы, откинулась на спинку стула и потянулась за трубкой, которую хранила за пазухой. Окружающие ее тоже заметно расслабились. Магара, крякнув, одним глотком осушила свой кубок с ашвилом, Лейв заерзал на стуле, устраиваясь поудобнее и что-то недовольно бурча склонившемуся к нему Бьерну, царь Небо перегнулся через спинку стула и, подозвав кого-то из своих стражников, тоже попросил принести ему трубку. А Анкана, переглянувшись, вышли, наконец, из своего угла, и Истель негромко заговорила: