– Рада видеть тебя, Кахнаваки, – тихо сказала Шеннон.
На его лице заиграла лукавая улыбка.
– Добро пожаловать, Шеннон Клиэри, – мягко ответил вождь.
– О! Ты хорошо говоришь по-английски.
– Он знает всего несколько приветствий, – весело прервал ее Джон. – Не поддавайся впечатлениям, Шеннон.
К ним подошла высокая, похожая на Кахнаваки, женщина. Наверное, его сестра-близнец, но, вероятнее всего, жена, подумала она. Кахнаваки представил женщину, и Джон перевел: «Сестра Кахнаваки».
– Она? – Шеннон недовольно сморщилась. – Кажется, ты говорил… – Она показала на юную красавицу. – Какая же из них твоя невеста?
Джон пожал плечами.
– Любая хороша. Кахнаваки обещал решить сегодня, кто из них моя невеста.
– Любая? – встревожилась Шеннон. – Ты хочешь сказать, что тебе все равно?
– Я их почти не знаю…
– О! – значит, Джон не любит ни одну из них. Бурная радость охватила Шеннон и бросила ему в объятья. Она поцелует его так, как его еще никогда не целовали. Да, это же самая потрясающая новость в ее жизни…
– Шеннон! – Джон оттолкнул ее и с беспокойством взглянул на Кахнаваки. Они заговорили, потом Кахнаваки рассмеялся, а Джон вздохнул с облегчением.
Если его кажущаяся преданность невесте оскорбляла ее, то с его явной отчужденностью она смирилась.
– Прости меня, Джон. Не представляю, что на меня нашло.
– Ничего страшного. Я сказал ему, что ты… несдержанна. Кажется, он понял.
– Слава Богу, – выдохнула Шеннон и подумала про себя: «Мы же не хотим, чтобы он понял, что нас тянет друг к другу, не так ли, Джон Катлер?»
Шеннон почувствовала пристальный взгляд Кахнаваки, заставила себя улыбнуться и шутливо спросить:
– Кажется, здесь кто-то говорил о еде? Я так проголодалась, что готова съесть быка, – заметив женщин в тени одного из вигвамов, Шеннон, не глядя на мужчин, поспешно направилась к ним.
С женщинами Шеннон почувствовала себя несчастной. Она думала, что ее радушно примут, как родную, любящую природу душу. Но к ней отнеслись, как к человеку странному. Она с болью сознавала, что они, вероятно, были правы. Она была одинокой, сбитой с толку женщиной из другого времени, из другого мира. Они почувствовали это и замкнулись в себе.
Нет, они были гостеприимны: накормили ее кукурузным супом; заставили накинуть на плечи мягкое коричневое одеяло, стоило подняться холодному ветру, предвестнику непогоды. Они олицетворяли вечность – безмятежность, смешанную с практичностью. Шеннон восхищалась ими, но без радости. Она едва не забыла, осознав, что даже таким, казалось бы, вечным, культурам и обычаям приходит конец. Для саскуэханноков все закончится очень скоро, меньше, чем через десять лет!
«Весна для них – тяжелое время», – подумала Шеннон, но женщины были приветливы и гостеприимны. По их спокойным лицам нельзя было понять, понравилась ли им золотоволосая гостья. Они не проявляли к ней интереса, не было даже проблеска любопытства. Когда Шеннон обращалась к ним, глаза их были опущены. Они не знали английского языка, Шеннон не знала ирокезского. Правда, две женщины сносно говорили по-английски, но такие слова, как «наказание», «путешествие во времени», «унижение», «надутый осел» им были незнакомы.
Шеннон все время думала о Джоне, о том, что сейчас он просит у Кахнаваки темноглазую невесту. Для такого негодяя любая из сестер вождя желаннее, чем сумасшедшая, вроде Шеннон! «Твоя ревность абсурдна, – сказала она себе, – ты скоро покинешь их». Долгих шесть лет Джон мечтал жениться на сестре Кахнаваки и породниться с саскуэханноками. Тогда бы он жил счастливо. Шеннон от души желала ему счастья, но…
Она чувствовала себя разбитой и несчастной из-за планов Джона и довольствовалась тем, что вышучивала его.
Женщины не понимали ее шуток, но для нее это не имело значения. Когда мать Кахнаваки показала ей хорошо сделанный плуг и благоговейно, с уважением назвала имя кузнеца – Джона Катлера, – Шеннон с серьезным видом ответила:
– Довольно прочен, чтобы пройтись по твердому лбу Джона.
Когда молодая женщина похвасталась ниткой бус из зубов гризли, убитого храбрым следопытом Джоном Катлером, она улыбнулась нежно и проворковала:
– Зубы Джона Катлера? Они хороши, чтобы кусать мертвого тигра.
Шеннон больше не удивляло, что Джон не захотел жить в длинном вигваме. Здесь все было хорошо продумано и целесообразно устроено. Отношения между обитателями – самые дружеские и сердечные. Но европеец даже не мог представить себе, как можно спать на узком деревянном помосте в нескольких дюймах от членов своей семьи и в футе от чужих. Все обитатели длинного вигвама состояли в родственных отношениях по крови или через брак. И если вокруг восьми небольших очагов дружно собирались члены нескольких семей, то общинная организация жизни исключала всякую возможность уединения.