Действительно, это была отличная еда, как на наш вкус, так и на вкус дикарей: не говоря о конском мясе, которое некоторые любители находят очень вкусным, если оно известным образом приготовлено, — мецкаль и сам по себе может сойти за очень приятное блюдо. Он не похож по вкусу ни на одно из известных нам кушаний. Он немного напоминает по цвету и по сладковатому привкусу вареный в сахаре лимон, но он тверже лимона, и цвет его гораздо темнее. Когда его едят в первый раз, то на языке ощущаются как бы уколы тысячи маленьких жал; испытываешь неподдающееся точному определению ощущение, не имеющее в себе ничего приятного, пока к нему не привыкнешь. Но это ощущение скоро проходит, и все те, кто из любопытства отведал мецкаля, весьма скоро начинают ценить его по достоинству. Многие высокопоставленные мексиканцы смотрят на него как на блюдо, составляющее предмет роскоши, и его продают очень дорого в Мехико и в главных городах Мексиканской республики.
Мецкаль — любимое блюдо апачей; как только распорядители лаконично произнесли слово «готово!», вся толпа койотов с жадностью набросилась на горячее еще кушанье и, не заботясь об ожогах пальцев, рта, принялась с остервенением уписывать его. Скоро не осталось ни крошки, и если лошадиная шкура не подверглась опасности быть съеденной, то только потому, что дикари наелись досыта; но если бы они были голодны, то съели бы и ее с аппетитом. На этот раз они ее предоставили своим четвероногим тезкам — шакалам.
После этого пиршества дикари принялись за курение. У индейцев Америки, к числу которых принадлежали койоты, употребление табака вошло в обычай. Оно существовало там задолго до открытия Америки Христофором Колумбом. У каждого койота оказалась своя трубка для курения и кисет, наполненный более или менее хорошим табаком. Курили они, по обыкновению, молча; когда трубки были выкурены и положены на прежнее место, дикари поднялись, отвязали своих лошадей, тщательно сложили веревки, предназначенные для связывания пленных, захватили свой скудный багаж и по общему сигналу вскочили на лошадей. Затем, как и накануне, они выстроились по двое в ряд в длинную колонну и пустились в путь рысью.
Лишь только последний краснокожий оставил лагерную стоянку, как животные сбежались толпою, чтобы занять их место. Этими новыми пришельцами были волки, которые жалобно выли всю ночь. Привлеченные запахом мяса убитой лошади, они только ждали отъезда дикарей, чтобы принять участие в пиршестве.
Вскоре койоты перестали видеть Затерявшуюся гору. Это было следствием постепенного уклона местности. Впрочем, путь был им так хорошо знаком, что они нисколько не беспокоились об этом и не старались отыскать гору снова.
Чтобы сберечь силы своих мустангов, они ехали умеренной рысью; к тому же им нечего было спешить, так как у них было достаточно времени, чтобы прибыть к горе до наступления жары.
Вопреки своему обыкновению, они на этот раз громко разговаривали друг с другом и смеялись во все горло. Они хорошо выспались, еще лучше позавтракали и совсем не боялись никакого нападения. Несмотря на это, более по привычке, они машинально поглядывали вокруг себя и обращали внимание даже на мелочи.
Вдруг они увидали мельком то, что навело их на размышления. Это была стая птиц с черными перьями. Что же здесь необычайного, и почему появление этих птиц могло возбудить подозрение индейцев? Причина заключалась в том, что птицы, летевшие над их головами, были коршуны двух видов, галлинацы и цопилоты, эти знаменитые подметальщики улиц в Мехико, которые, вместо того чтобы описывать концентрические или спиральные круги, как это они обыкновенно делают, быстрым летом направлялись в какое-то определенное место, куда их, по-видимому, привлекала какая-нибудь падаль.
Их было такое бесчисленное множество, что они образовывали на небе длинную черную полосу, и все они летели друг за другом в одном направлении, и именно в том самом, которого держались индейцы, то есть к Наухампе-Тепетлю.
Что привлекало коршунов к Затерявшейся горе?
Этот вопрос сильно занимал койотов. Они могли разрешить его не иначе, как одними догадками. Очевидно, там должно было находиться что-нибудь покрупнее, чем труп антилопы или дикого барана, иначе коршуны не полетели бы так. Нисколько не возбуждая в дикарях беспокойства, это зрелище подстегнуло, однако, их любопытство, и они поехали поскорее.
Когда Затерявшаяся гора снова очутилась у них на виду, они вдруг остановились. Какой-то красноватый столб подымался с южной стороны горы. Не был ли это расстилавшийся над озером туман, в котором отражались солнечные лучи? Нет, это было совсем другое. Их зоркие глаза узнали в этом столбе дым костра, и дикари тотчас же догадались, что другие путешественники предупредили их и разбили лагерь у подножия Наухампы-Тепетля.