Когда ты получал нужные сведения о ком-то, у кого были большие финансовые проблемы, любовница, о которой не знала жена, он пил или был азартным игроком или еще что-нибудь, — это могло послужить рычагом воздействия».
Арест Каца и сопровождающие его проверки ФБР беспокоили Дылду и не давали ему отдохнуть.
Вдобавок Дылда больше года страдал от болей в груди. Они начали его беспокоить, и он проконсультировался со своим личным врачом доктором Артуром Бернстейном. Исследование выявило серьезное сердечное недомогание и высокое кровяное давление. Бернстейн помнит, что это повергло Дылду в депрессию.
Тем временем в преступном мире стали поговаривать, что Дылда может заговорить, чтобы спасти свою шкуру.
Утром 26 февраля 1959 года шеф полиции Томас Ф. Малхилл из Вест-Орандж принял звонок о том, что в доме Дылды Цвиллмана произошел несчастный случай. На расследование был отправлен лейтенант Джордж Бэмфорд.
Бэмфорд, взглянув на «несчастный случай», позвонил медэкспертам.
Дылда был подвешен на электрическом проводе, конец которого держал в руке. Он был одет в клетчатый халат, полосатую пижаму, кожаные тапки и носки. В кармане его халата была найдена двадцать одна таблетка транквилизатора. Наполовину пустая бутылка кентуккского бурбона стояла на столе рядом с телом.
После расследования объявили, что смерть Цвиллмана была следствием временного помешательства. Но некоторые вопросы все-таки остались.
На теле Дылды были синяки неизвестного происхождения, и были серьезные признаки того, что его руки связывали чем-то вроде провода.
Чтобы убить себя, Дылде пришлось бы затянуть петлю вокруг шеи, другой конец веревки перекинуть через перекладину на потолке и спрыгнуть вниз, держа при этом другой конец веревки до наступления удушья. Все это слишком сложно и непонятно.
Ицик Голдстейн, друг Дылды, не поверил вердикту.
«Они говорят, что это самоубийство, но я сомневаюсь.
Я встретил его в закусочной на Вест-Орандж. Был не то понедельник, не то вторник. Он со своей женой и еще одна пара сидели за отдельным столиком. Я попросил официанта принести им выпивки за мой счет, но тот вернулся и сказал, что компания покидает заведение».
Голдстейн рассказывал, как заседал в клубе на Спрингфилд-авеню, когда его подозвал один парень и сказал: «Ицик, они только что убили Дылду». Это было не то в среду, не то в четверг.
«Я сказал парню, что он врет, ведь я сам лично видел Дылду вчера.
Я включил радио, и там довольно-таки четко объявили, что Дылда был найден повешенным в своем доме.
Лично я думал, что его убили. Эйб не пил бурбон. Он пил бренди. А было найдено два или три стакана и бутылка бурбона.
Наверняка кто-то пришел и сказал ему, что если он не сделает так, как ему говорят, то убьют его семью, а у него были жена и дети.
Они спустились в подвал и повесили его. Вот это моя версия».
Лаки Лучано также подверг сомнению версию с самоубийством.
«Самоубийство из-за проблем с налогами? Это чушь. Дылду убили. Он пытался прибрать к рукам дело Карло Гамбино, после того как Вито Дженовезе посадили. Какого черта? Этот парень был своим в течение долгих лет. Вы думаете, мы бы не помогли ему разобраться с этими налогами?
Но ребята из Бруклина боялись, что он уберет Рилза. Поэтому они избили его и, скрутив, как поросенка, повесили в собственном подвале».
Мейер Лански был уверен, что убийство заказал Дженовезе.
«За этим убийством стоит Дженовезе. Он приказал убийцам обставить произошедшее как самоубийство».
По словам Лански, многие люди в то время верили, что Дылда совершил самоубийство.
«У Дылды были проблемы с налоговой полицией».
Выдвигалась теория, что Дылда покончил жизнь самоубийством, чтобы избавить свою семью от излишнего внимания общественности.
Но Лански был твердо уверен, что Дылду заказал Дженовезе.
Похороны Цвиллмана прошли сутки спустя после его смерти. Церемония проходила неподалеку от его дома в Ньюарке. Рабби Хоаким Принц, президент Американского еврейского конгресса, проводил ее.
Вкратце рабби Принц призывал «к пониманию и любви» по отношению к членам семьи Цвиллмана. Он отзывался о Дылде как о «любящем муже, преданном отце и добром сыне».
Около 350 человек столпились внутри похоронного зала, еще 1500 было снаружи.