Однако они были слишком массивны, чтобы опасаться существующих бомб. С таким же успехом можно было кидать в них резиновые мячики. Следующий шаг был легким — по крайней мере в теории. Большая бомба. Еще больше!
Но это означало более крупный самолет. Гораздо крупнее существующих. Все правильно — и большой самолет тоже.
Таким было начало. Это звучало просто, но это нарушало принципы всех авиационных теоретиков мира.
Уоллис начал вычисления и обнаружил, что взрыв более крупных бомб против крепких целей, таких, как угольные шахты, нефтяные скважины или дамбы, был просто бессилен. Особенно против дамб — железобетонных чудовищ, вросших в землю.
Возможно, требовался новый ТИП бомбы. Однако Уоллис не знал о бомбах достаточно много, и ему пришлось остановиться.
Война длилась уже несколько недель, а затравленный ученый копался в инженерных и научных библиотеках. В обеденное время, когда он мог на пару часов позабыть о проблеме хвостового оперения самолета «Уорвик», он посылал за сэндвичами, оставался возле своего кульмана и начинал изучать бомбы.
Его конструкторское бюро было эвакуировано в старый дом в Бэрхилле, возле Уэйбриджа, который был построен Веллингтоном. Там он изучал химию и поведение, бризантных взрывчаток, аэродинамику бомб, ковку, закалку и прокат металла, теорию полета легких и тяжелых бомб, механизмы взрывателей, бомбовые прицелы. По ночам дома он занимался тем же самым, забывая на время о семье. Если бы рядом разорвалась бомба, он вряд ли бы заметил это, поглощенный тонкостями химического состава взрывчатки, или типом корпуса, или соотношением вес/заряд. Когда настала трудная зима 1939, он сумел разобраться в проблеме источников энергии.
Угольные шахты! Невозможно обрушить штреки и туннели в сотнях футов под землей. Возможно, решил Уоллис, тяжелая бомба сможет обрушить ствол шахты, чтобы не работал подъемник. Нет подъемника — нет угля. Но его можно быстро отремонтировать.
Нефть! Румынские нефтяные прииски слишком далеко для существующих бомбардировщиков, но перспективные бомбардировщики смогут до них добраться. Германские заводы синтетического горючего прочны и хорошо защищены. Возможная цель для тяжелых бомб.
Дамбы. В Германии стоят 3 дамбы — Мён, Эдер и Зорпе. Все в Руре, они практически полностью обеспечивали водой этот чудовищный арсенал. Уоллис знал, что германской промышленности требуется 8 тонн воды для производства 1 тонны стали. Возможности были обещающими.
Дамба Мён запирала озеро Мён там, где река Хеве впадает в реку Рур, поддерживая уровень воды таким, что баржи с углем, сталью и танками могут свободно проходить к заводам. Озеро Мён содержит 134 миллиона тонн воды. Дамба Эдер перегораживает одноименную реку, образуя озеро Эдер с 212 миллионами тонн воды. Она контролирует уровень воды во втором по значению германском водном пути — Среднегерманском канале. Даже Кассель, находящийся в 40 милях от дамбы, получает воду из Эдера. Зорпе образует озеро на другом притоке Рура.
Мён имеет толщину 112 футов у основания, высоту 130 футов и толщину на гребне 25 футов, там же проходит шоссе. Дамба Эдер еще больше. Уоллис знал, что они колоссальны. 500–фн бомба едва поцарапает бетон. Не менее мощна и дамба Зорпе, хотя и сложена из грунта. Два огромных земляных кургана в центре соединены и укреплены бетонной перемычкой.
В технических библиотеках Уоллис нашел технические отчеты об их строительстве, составленные возгордившимися создателями. Он обнаружил, что с трудом может удержать возбуждение, представляя последствия прорыва таких дамб.
Это не только уничтожит гидроэлектростанции и лишит металлургические заводы воды, но и повлияет на другие военные заводы, которым тоже нужна вода. Разрушение их разом закупорит десятки бутылочных горлышек, сквозь которые протискивается производство танков, локомотивов, орудий, самолетов — да вообще, практически всего. Это также лишит воды население, что не вызывало радости в мягкой душе Уоллиса, но такова уж природа войны. Гуманизм не слишком запротестует против прямых последствий такой атаки. Им придется испытать и косвенные последствия. Еще один любопытный путь нанести удар по энергии противника, подумал Уоллис.
Но было еще одно. Прорыв дамбы посылал вниз по долинам огромные массы воды, которые сметут шоссе, мосты, железные дороги, разрушат заводы и дома. Поэтому некоторые из заводов не только лишатся воды, с ними случится еще кое—что.
Все это прекрасно, думал Уоллис… на уровне логики. Но есть один маленький нюанс. Дамбы настолько колоссальны, что и бомба в 20 раз крупнее существующей не сможет повредить их.
Его расчеты показывали, что при взрыве 1000–фунтовки заряд расширяется, как газовый пузырь, но этот пузырь имеет диаметр всего 20 футов. Большая часть разрушений вне этой сферы причиняется летящими осколками, пламенем или ударной волной. Уоллис запомнит педантичное описание ударной волны: «…Нет другого способа передачи возбуждения, кроме обычного колебания частиц вокруг равновесного положения, когда волна идет через среду». Разреженный воздух не оказывает сопротивления осколкам и огню, но ударная волна быстро рассеется.
Взрыв сотрясет конструкцию, но недостаточно. Чтобы оказаться решающим фактором, ударная волна должна идти через более плотную среду. Какая—то клеточка в мозгу Уоллиса беспокойно замерцала, вытаскивая на божий свет полузабытое знание. Он чувствовал, что знает нечто важное об ударных волнах, но не может вспомнить, что именно. Чем усерднее он пытался вспомнить, тем дальше прятались воспоминания. Память может так скверно подшутить. Он думал об этом весь день, раздраженно пытаясь сосредоточиться, но бесполезно. Память — она, как женщина: стоит только позабыть о ней, и она сама примчится напомнить о себе.
Это было нечто, что он читал. Нечто о бетоне. И тут он вспомнил. Мост Ватерлоо! Бетонные сваи, загнанные в ложе Темзы! Это было много лет назад. Бетонные сваи таинственным образом крошились, и было проведено расследование. Он начал рыться на книжных полках и через 15 минут нашел то, что искал. Статью в журнале Института гражданских инженеров за 1935. Огромные бабы заколачивали сваи в ложе реки, и вершины свай взрывались вверх.
Исследования открыли, что причиной были ударные волны. Резкие удары посылали волну вниз по свае. На дне она встречала упругое сопротивление глины и катилась назад по свае со скоростью 15000 фт/сек, достигая вершины, как только молот оторвался от нее. Остановить волну было нечему, и она вызывала на вершине сваи растяжение. Сначала сжатие, а потом почти немедленно растяжение. Этого было достаточно, чтобы расколоть сваю.
Бетон, проницательно завершала статья, хорошо противостоит сжатию, но плохо реагирует на растяжение. Уоллис постарался запомнить это, размышляя о дамбах.
Тебе нужна твердая среда, чтобы создать разрушительную ударную волну!
Конечно, если бы удалось закопать бомбу ПОГЛУБЖЕ… Но тебе не удастся воткнуть тяжелую бомбу в железобетон. Но ведь ее можно забить и в менее твердую почву перед взрывом. Там и родятся ударные волны. Эффект расширения газов тоже будет значительным. Им придется прорываться сквозь окружающие камни.
Он хорошо знал, что бомбы и снаряды до взрыва углубляются на 3–4 фута в почву, но этого было недостаточно. Взрыв легко прорывался наружу, создавая маленький кратер, и ударные волны безвредно рассеивались в воздухе. Это было даже менее эффективно, чем взрыв на поверхности, так как газы и ударная волна шли вверх, а не в стороны.
Но если ему удастся запереть взрыв ПОД землей, откуда он не сможет вырваться, то получится что—то вроде сейсмических волн… землетрясение! Бомба, вызывающая землетрясение!
Идея медленно формировалась у него в голове, пока он сидел в глубоком кресле у себя дома в Эффингеме. Обстановка была совершенно неподходящей для рождения столь потрясающего оружия.
Но как загнать бомбу глубоко в сопротивляющуюся почву? Ее нельзя воткнуть глубоко в бетонную дамбу. Но дамба стоит в воде!
Вода! Она не может передать ударную волну так же хорошо, как грунт, но все равно гораздо лучше, чем воздух. Водная среда создаст эффект забивки камуфлета и нанесет мощный удар. Уоллис начал чувствовать, что сможет придумать еще что—то.