У Рена кружилась голова от приговоров, но он молча выносил каждый. Только поднимал руку на каждое доктора: «Кто считает, что подсудимый виновен?»
Исполнители иногда менялись — Гарен не запоминал их лиц. Впрочем, как и лиц подсудимых — они все, как один, с печатью обреченности где-то в глубине зрачков.
В этот раз поймали группу подростков — развешивали объявления и оскорбительные листовки. Девочка, не скрываясь, плакала, мальчишки глядели из-подо лба непримиримо, враждебно, но у каждого в глазах — та же печать.
Врач бездонным выцветшим голосом зачитал страшные громкие слова: «…оскорбления Главнокомандующего… попытка подорвать репутацию…»
Рен молча злился — да какая к черту попытка, они ведь дети…
И когда задаётся привычный вопрос, он не поднимает руку. Остальные глядят с удивлением, но не говорят ни слова.
Приговор приводят в исполнение внизу, на улице, у стены этого же дома.
Непрерывный завывающий плач, короткая автоматная очередь.
Равнодушные взгляды врача и старика в погонах. Почти добродушное похлопывание по плечу последнего: «Ничего, попривыкнешь».
Это похоже на удаление вирусных элементов в общей системе — тот случай, когда удаляют всех, даже легко зараженных.
Интересно, что было бы, сними хоть кто-то один из этих приговоров на камеру. СМИ были бы в шоке? Это ведь фактически законно. Особенно в этом городе.
Рен встал из-за стола, открыл боковую узкую дверь, ведущую на каменную лоджию. Плотно закрыл за собой дверь и прислонился лбом к холодной бетонной поверхности.
Не время расклеиваться — никогда не время.
И всё-таки эта «работа» не для него.
Неизвестно, сколько он стоял там, но когда вошел в зал, там его уже ждали — другие исполнители, старик, врач и подсудимые. Третьи за сегодня.
Рен невозмутимо прошелся обратно и сел на своё место.
А глубоким вечером, едва мужчина собрался домой, неизвестный без нашивок тихо шепнул, что генерал-майор не против его увидеть. И Рен выдохнул почти облегченно.
С той встречи прошло больше месяца. Они встречались только мельком.
Рен вошел неслышно, в этом здании — бывшем колледже для богатеньких мальчиков — кажется, были очень скрипучие ненадежные двери.
Джин сидел за рабочим столом, накинув сверху форменную куртку с нашивками, и негромким сухим голосом отдавал приказы стоящему в стойке смирно мужчине.
Рен постарался отойти в тень, чтобы подольше видеть эту сцену, эти холодные глаза, без малейшего намёка на иное чувство — будто стеклянные бусины на игрушечном лице.
По окончанию речи мужчина отдал честь и поспешил удалиться.
Рен не приблизился ни на метр, но был замечен. Джин встал сам, и лед в его глазах отодвинулся куда-то в глубину зрачков — там, где хранилась его собственная печать.
Он остановился в двух шагах. Проговорил:
— Пошел слух, что ты можешь оказаться предателем, — с легкой насмешкой. — А ещё, говорят, что ночами ты часто шатаешься по улицам, нарываясь на шальную пулю.
Гарен пожал плечами:
— Люди говорят всякое.
— А рьяно переживающие за благополучие Родины уже сочинили о тебе целые эссе: про то, как ты ночами переговариваешься с вражиной и сливаешь им информацию, а может и являешься источником информации всяких подозрительных представителей СМИ и прочих кадров, опорочивающих деятельность органов власти и самого Главнокомандующего. Будешь отрицать?
— Нет, — равнодушно.
Раскаяние на секунду: неуставный ответ, хотя… не всё равно ли?
Джин жестко прищурился:
— Почему?
— Нет смысла.
Взгляд генерала-маршала плавно переместился от лица вниз, к куртке, останавливаясь у запасного, секретного кармана, где всегда хранился маленьких пистолет — всего на три пули.
Задумчиво спросил:
— И всё же, почему?
Рен отследил этот взгляд, не дрогнув. И когда тот снова переместился на лицо, пожал плечами, не давая ответа.
Джин помедлил, резко развернулся, отчего куртка едва не слетела с плеч. Сел за стол и вдруг улыбнулся легко и обезоруживающе:
— Я зря это сделал, да? Вытащил тебя из горячей точки в эту дыру. Тут ты какой-то не свой.
Гарен продолжал смотреть молча, ощущая внутри разрастающуюся бездонную пустоту. Смотрел. Пока Джин не поманил его взмахом затянутой в белую перчатку руки.
— Поцелуй меня, — попросил, едва мужчина приблизился. — Поцелуешь, и я верну глупого солдатика обратно в его игрушечную коробку.
— А если кто-то войдёт? Твою репутацию не спасут никакие заслуги, — но это уже наклоняясь поперёк стола, опираясь на какие-то бумаги единственной рукой.
И за секунду перед поцелуем:
— Тогда я прикончу посетителя твоим пистолетом.
Поцелуи с Джином всегда со вкусом какой-то горьковатой дряни — то ли какой пастилки, то ли чего-то ещё.
Стол мешал, но не слишком; в коротких, по-армейски стриженых волосах Рена почти запутались обе руки в перчатках.
Это длилось чуть больше, чем полминуты. Практически короткая тощая ласка, не оставляющая после себя ничего, кроме неприятного ноющего чувства в глубине рёбер.
Джин усмехнулся:
— Но, вообще, я попросил Эвана закрыть дверь с обратной стороны. Второй ключ только у меня.
И тогда Гарен сдался — сдался всего на минуту. Обошел стол по окружности, зайдя за спину сидящего генерала-майора.
Расстегнул верхние пуговицы его наглухо застёгнутой рубахи, оттянув ту в сторону. Наклонился — медленно, растягивая момент.
Джин почти безразлично глядел в другую сторону — будто он не причем.
А Гарен не отводил взгляда от бледной незащищённой кожи, позволяя себе на пару, всего на несколько секунд втянуть её губами, прикусывая и лаская языком.
Через миг — отпустил. Отпустило.
На месте укуса остался едва заметный красноватый след.
На столе — приказ об отправлении. Почти ссылка. На фронт.
Рен, как большая собака, аккуратно провёл языком влажную линию от шеи до уха, слюной, точно чернилами отмечая свой путь, и распрямился в полный рост.
Так же аккуратно застегнул чужие недостающие пуговицы — обратно — до верха. Поправил сползшую куртку.
Низкая спинка стула позволяла увидеть коротко стриженый затылок Джина.
Он ведь действительно рисковал — в ту ночь, сейчас, всегда. Репутация даже младшего из генералов должна быть цвета его перчаток.
В такие времена — тем более.
Рен понимал это — как никто другой.
Уходя, он забрал приказ со своим именем.
Парадная дверь оказалась незаперта.
*
— Капитан, Вас к телефону, — дежурный связной протянул какое-то допотопное устройство, смахивающее на рацию.