Единственное, работающее в этой зоне. Ещё бы, с такой общей заглушкой.
Гарен кивнул, отрываясь от бинокля. Маркером пометил на карте место, где пару секунд назад упал снаряд.
— Здравствуйте, капитан. Не хотите свидеться?
Голос веселый, но слабый.
Узнавание мгновенное. И сразу дышать — тесно.
В груди — тесно.
— Где Вы, генерал-майор?
— От вас на севере есть военный госпиталь. Меня покамест разместили здесь.
— Я понял. Если всё будет тихо, приеду.
Джин отключился первым, не забивая канал связи. Гарен же отдал аппарат связному и поднялся из бункера на поверхность. Грянул ещё один снаряд? И откуда их поставляют? Сгноить бы канал к чертям и отрубить руки виновным.
Тихо не будет ещё долго.
Оставалось понять, что делает генерал-майор так близко от фронта? Усилием воли капитан выбросил ненужное из головы. Не так легко — за два года ни одной встречи.
Но всё же.
Через два дня он передал управление младшему по званию и отправился вместе с машиной, перевозившей раненых, в госпиталь.
Приземистое, будто под грузом сидящих на крыше неупокоенных душ, здание в некоторых местах разваливалось на глазах.
Генерал-майор лежал в отдельной чистой палате. Маленькой, но одиночной. Гарен не хотел представлять, чего это стоило работникам — скольких человек потеснить, кому оказать меньше помощи из-за заботы о высшем чине.
Медсестра проводила до дверей и там, не войдя, торопливо ушла на зов.
— Ты долго, — не дав капитану возможности для официального приветствия, тихо сказал Джин.
Он был весь в бинтах, будто под кожей не осталось живого места. Только лицо — открыто. Кисти рук — в белых перчатках поверх бинтов.
— Как получилось. Почему тебя ещё не перевезли в центр? Там было бы лучше.
— Послезавтра перевозят. До этого было нельзя.
— Ясно. И как тебя угораздило?
Рассеянно:
— Прогуливался.
Гарен почти отшатнулся. Глянул хмуро, неверяще:
— Прогуливался? На линии фронта? Ты?
Взгляд глаза в глаза. Как тогда, в той квартире. Злые, непримиримые серые и спокойные синие. На этом осунувшемся лице только и остались — глаза.
На грани слышимости:
— Извини, я не могу жить одной войной.
И в следующую секунду Гарен рядом опустился на одно колено. Взял чужую руку в свою и обдал тёплым дыханием перед поцелуем в середину тыльной стороны ладони.
Джин слабо улыбнулся, отнял руку. Гарен поднялся с колена. Сделал шаг назад — в попытке разорвать притяжение — и сел на ближайший подоконник.
— Твоя машина уезжает вечером? — уточнил Джин.
— Я попросил водителя остаться до утра.
— Понятно. Может, поговорим?
— Может.
Они не говорили. Гарен немым изваянием просидел на подоконнике до вечера и устроился спать у ножек кровати, укрывшись своей и чужой куртками. Он не заметил ни вечернего обхода медсестёр, ни когда пришли сменить жидкость в капельнице, но полтретьего проснулся в срок — точно чуял, чтобы пристрелить «пулю» — доморощенного камикадзе, прознавшего о местонахождении генерал-майора.
Допросив смертника, Гарен выматерился, поставив у дверей и окон палаты более-менее целых служивых.
Он уехал утром, не удержавшись от короткого, прощального обмена взглядами.
*
Всё когда-нибудь заканчивается. Даже война.
Во всю ширину дороги везли чёрные лакированные гробы. На ярком сухом солнце краска выгорала, но всё равно блестела и покамест отражала свет. Впереди шли высшие чины, сзади — почетный эскорт, а по бокам — на траве и дорожках для пешеходов — толпились люди. Провожали Небесную Сотню, или как там её обозвали.
Рен стоял в стороне от почётного эскорта, вместе с гражданскими наблюдая за парадным шествием.
Командир глядел на процесс с усталой язвительностью — никак не удавалось надолго запрятать усмешку. Вспомнилось, как целыми отрядами умирали его ребята, и их скидывали в одну яму, наспех зарывая, потому, что времени хоронить — не было.
Это шествие для тех кто внутри — честь или позор? Ах да, им ведь уже всё равно.
Гарен на секунду прикрыл глаза.
Победа или поражение — за всё платят жизнями «неизвестных» солдат.
Главнокомандующий одержал верх — сейчас он шел впереди, и на него глядели с гордостью. Он ведь такой же сияющий, как… нет, не думать. Чем заняты его мысли?
В этот момент Рен бы наверняка не прошел тест на лояльность Родине. Хотя… для ненависти уже поздно, сейчас это скорее равнодушие.
Знакомый лейтенант тронул его сзади за плечо. Гарен обернулся.
— Почему же Вы не с нами, капитан? — спросил с улыбкой. — Даже Главнокомандующий это заметил. Он прислал меня найти Вас и привести к нему.
Гарен кивнул, подтверждая, что сейчас придет, но лейтенант не покинул его. Продолжил допытываться:
— Вы совсем невесёлый. Что с Вами? У Вас ведь наград больше, чем у какого майора или подполковника. Да и война закончилась.
Гарен изобразил вежливую улыбку:
— Простите, я себя с утра нехорошо чувствую.
Ложь далась безукоризненно. А впрочем, такая ли ложь? Лейтенант сразу забеспокоился:
— Может, Вас проводить к нашему фельдшеру? Он прекрасный…
— Нет, спасибо, это пройдёт… Должно пройти.
Лейтенант поглядел с сомнением и, покачав головой, таки отошел.
Через минуту над ухом раздалось:
— Что от тебя хотел этот лис?
Идендификация, как всегда, доля секунды. И пульс останавливается, чтобы застучать пуще прежнего.
Удаётся сказать равнодушно:
— Главнокомандующий желает меня видеть. Куда важнее, что здесь делаешь ты?
— Искал тебя. Тебя не было среди начинающих парад. По истории я прихватил какую-то заразу и теперь лежу в постели с температурой.
— Понятно.
Почему и Гарен до такого не додумался — впрочем, не удивительно, он всегда предпочитал действовать напрямик.
— Вот… мне интересно, ты чувствуешь?
— Что? — до сих пор не оборачиваясь.
— Что войны больше нет.
— Я… — Гарен задумался, когда ощутил, что его руку сжимает другая теплая рука.
Рука без перчатки.
Его прошила волна давнего наэлектризованного чувства, и командир резко обернулся, чтобы запечатлеть в отражении синих, по-настоящему синих глаз, как рассыпается в прах его собственная, казалось, неизгладимая печать. Но сжал чужую руку в будто последней крепкой до изнеможения ласке и улыбнулся той улыбкой, которую Джину хотелось зацеловать. В толпе бы никто не заметил…
Сказал серьёзно:
— Да, чувствую.
И ощутил как горячий, точно в действительном жару, лоб с облегчённой признательностью касается его затылка.
Июль 2014