— Миша, трогай! — крикнул я водителю. — Прижимай его!
Деваться «Жигулям», казалось, некуда. Впереди была одна дорога — вдоль бульвара, и в метрах двадцати стояла наша машина. Но вдруг Фалин резко повернул налево, пересекая путь выезжающим из туннеля машинам. Распахнутая задняя дверь «Жигулей» захлопнулась сама. Как мышеловка, мелькнуло в голове. «Жигули» нырнули в туннель.
Поток машин задерживал нас. Но я молчал. Водителю не надо было ничего говорить. Он и так все понимал. Наконец мы въехали в туннель. Ни слева у светофора на въезде в сторону улицы Фрунзе, ни перед нами у въезда на Гоголевский бульвар красных «Жигулей» не было.
Две наши машины поехали налево, а две, в одной из которых сидел я, в другой — Бестемьянов, прямо.
— Вот она! — сказал водитель. — Пойдет на Рылеева. А там арбатские переулки.
— Вижу, — ответил я и передал по рации Бестемьянову команду ехать в обход, через Сивцев Вражек, чтобы преградить «Жигулям» выезд в арбатские переулки, затеряться в которых ничего не стоило.
«Жигули» повернули на улицу Рылеева и исчезли из виду.
Подъезжая к перекрестку, мы услышали выстрел. Это был пистолетный выстрел. Его я ни с чем спутать не мог.
— Быстрее! Быстрее, Миша!
Красные «Жигули» стояли поперек дороги со спущенным задним колесом и распахнутой передней левой дверью. Еще издали я увидел, что Фалина в машине нет.
Залитый кровью Хмелев был жив, Картуз — мертв. Хмелеву нанесли ножевую рану в шею. Картуза убили выстрелом в голову. С его правой руки свисали наручники. Хмелев сумел вытащить из кармана наручники. Почему не пистолет?!..
— Хмелева немедленно в больницу! — крикнул я.
Где же Фалин? На переднем сиденье валялась его палка. Я взял ее. Без палки Фалин не мог далеко уйти. И тут я увидел его. Он бежал по тротуару…
Нас разделяло сначала метров пятьдесят, затем тридцать, а потом двадцать, но мне казалось, что расстояние между нами не сокращается. Куда девалась хромота Фалина? Я стал задыхаться. Проклятый насморк! Фалин обернулся и вскинул руку. Будет стрелять. Инстинктивно хотелось пригнуться, упасть на землю, а я продолжал бежать. Раздался выстрел. Пуля просвистела рядом с моим плечом. Зато я выиграл несколько секунд. Теперь нас разделяло не больше пятнадцати метров. Куда запропастился Бестемьянов? Фалин стал перебегать улицу, устремившись к дому с подворотней. Уйдет! Внезапно он передумал, изменил направление и стал бежать по диагонали к дому на противоположной стороне. Этот дом тоже был с подворотней и наверняка с проходным двором. Уйдет! Из последних сил я ускорил бег. Уйдет! В какое-то мгновение я осознал, что в руке у меня вместо пистолета палка Фалина. Не останавливаясь, на ходу, я метнул ее в ноги Фалина. Она летела как бита «городков», попала концом в пространство между ногами Фалина и, не найдя выхода, запуталась, затряслась, дрожа упала на мостовую. Фалин еще мчался вперед, но уже не бежал, а летел, головой вниз, выронив пистолет, хватая руками обжигающий морозный воздух.
Из Плотникова переулка выскочила машина с Бестемьяновым. Могли бы и раньше, подумал я, еле переводя дыхание.
Фалин пристально смотрел на меня, будто мы были одни, а не в полном людей кабинете. Ему еще не показывали фотографий Игнатова в петле, не задавали многих вопросов, не устраивали очных ставок. Все это предстояло. И хотя полчаса назад он застрелил человека, пусть убийцу, но человека, держался он хладнокровно.
— Непростительную ошибку я допустил, — сказал он, обращаясь ко мне. — Вас надо было убрать. Вы мой злой рок. Я это понял, когда впервые увидел вас у «Эрмитажа».
— Прекратите, Фалин! — сказала Миронова.
— Что же вам помешало? — спросил я Фалина.
— Элементарное человеколюбие, — ответил он. — Гуманизм.
— Вы только что убили человека, Фалин! — сказала Миронова.
— Разве это человек?! — Он снова обратился ко мне: — Сейчас лежали бы в могиле, а я был бы на свободе.
— Вы все равно были бы здесь, — сказал я и направился к двери. Я все время думал о Хмелеве.
— А ваш помощник дурачок, — услышал я голос Фалина.
Я остановился.
— Вы знали его в лицо?
— Конечно. Предупредили бы, чтобы не мельтешил перед глазами. Он жив?
Я готов был задушить Фалина. Еще немного — и все, что я сдерживал в себе, обрушилось бы на его голову. Но ведь закон обязывает быть предельно вежливым с кем бы то ни было, даже с убийцей твоего коллеги и друга. Я взялся за ручку двери так, будто пытался сломать ее. Кто ударил Хмелева ножом?
— Продолжим, Фалин, — сказала Миронова.