Реакция была соответствующей.
Учтите, отношение общества к незарегистрированным бракам в ту эпоху было далеко от сочувственного. А расписаться, поставить загсовские печати в паспорта я никак не мог. Больше того — наши отношения приходилось скрывать. Почему? В мои планы входило поступление в летную школу, и упоминание о жене-австриячке означало бы немедленное и окончательное крушение мечты.
Какой ты после этого патриот, если женился на гражданке буржуазной Австрии? Может быть так прямо не спросят, но мандатная комиссия непременно сделает мне от ворот поворот. Вот и приходилось писать в анкетах: семейное положение — холост. Подловато, конечно, а как я мог иначе писать? Было стыдно перед собой и особенно — перед ней. А она меня жалела и верила — все образуется.
Но ничего не образовалось. Началась война, и мою первую жену смыло, как волной песчинку. Ни следа, ни весточки. Пришлось прожить долгие годы унижения, страха, умолчаний, чтобы стало возможным сказать во всеуслышание: я — космополит. Земля мала, мир хрупок, и непозволительная это роскошь устраивать междоусобицы на политической, национальной, клановой, религиозной, да какой хотите еще почве. Нам нужны силы и мудрость, чтобы «без России, без Латвии жить единым человечьим общежитием». Я был согласен с Маяковским до войны, на войне, и сегодня при любом подходящем случае цитирую эти его строки.
4
Нельзя сказать, что наши правители не стремились сплачивать народы. Вопрос в том — как! Помню, будто неожиданный град обрушился, словно внезапная эпидемия настигла страну — значки, значки, значки! Сначала появился знак ГТО — готов к труду и обороне (спустя какое-то время это отличие получило еще и вторую ступень); придумали вдогонку ГСО — готов к санитарной обороне…. Мало! Начали внедрять ПВХО, означавший готовность к противохимической обороне; появился БГТО — будь готов к труду и обороне, а еще «Ворошиловский стрелок» добавился.
Можно сегодня очень по-разному относится к временам коммунистического главенства в стране, но в одном той власти не отказать — массовое заполаскивание мозгов налаживалось с размахом, достойным удивления. Нормы на все эти значки сдавались повсеместно — на каждом предприятии, во всяком учебном заведении, в масштабах районов, областей и республик. И сразу началось дикое, необузданное мухлевание, потому что инстанции требовали не просто — даешь значкистов! — а хотели развернутого соревнования! Школа номер 167 во что бы то ни стало должна обойти школу номер 175, к примеру, а консерватория — музыкальный театр… Даешь! И никаких гвоздей… Показатели подводили к Первомаю и к седьмому ноября и к новому году. Всю нелепость не столько замысла, сколько исполнения — добровольно-принудительного! — понимали даже дети. Ведь случалось, что в какой-то административной единице лыжников или велосипедистов, сдавших на ГТО, оказывалось едва ли не сто процентов населения.
Пятиклассником я услыхал: «Ты сдал на ГСЯК?» Не поняв о чем речь, спросил: «Чего-чего?» И мой сосед по парте разулыбался до ушей: «Готов слону яйца качать?»
Наверное, с той поры и началось мое неуважение к любым нагрудным знакам. Впрочем, это случилось не сразу. Голубую капельку — первое отличие парашютиста — я принял с гордостью и носил с не скрываемым удовольствием. И знак «Гвардия» вызывал прилив самоуважения. А потом все покатилось…
Волею судьбы я оказался временно «сосланным» в наземные войска. И там за полтора месяца, что был разлучен с авиацией, познал много нового и неожиданного. Перед штабной землянкой выстроили человек тридцать бойцов и сержантов, отличившихся в последней операции. Строй выглядел далеко не парадным — обтрепанное обмундирование, кошмарная обувь, самодеятельные знаки различия.
Перед сборищем появляется генерал с сопровождением. Произносит краткую речь.
Командир полка называет очередного, адъютант достает из холщовой сумочки и подает генералу медаль «За боевые заслуги», тот произносит стандартную фразу, два слова поздравления, вручает медаль и движется вдоль строя дальше. Человек пятнадцать отоварены, когда адъютант громким шепотом докладывает: «Товарищ генерал, за БЗ кончаются». Старший товарищ вроде не слышит или не придает никакого значения этому предупреждению. Процедура продолжается. И вот уже под тот же аккомпанемент из наградной торбы извлекаются медали «За отвагу». Когда в строю остаются всего три девушки, адъютант докладывает: «Медали, товарищ генерал майор, все». И не повернув головы кочан, и чувств никаких не изведав, генерал приказывает: «Давай! Что-нибудь там есть?!»