Семья Ярослава Морозова эмигрировала из России примерно за полтора года до Великой Октябрьской социалистической революции. Отец был прозорливым человеком, старший сын после ранения вернулся с фронта, они обсудили ситуацию, возможные перспективы развития ситуации – и решили уезжать. Семье, как уже говорилось, принадлежали патенты, права на изобретения, имелись накопления, драгоценности, счета в зарубежных банках. Взять с собой дома, конечно, не представлялось возможным, но загородную усадьбу даже удалось продать. Далеко не все верили в возможную победу пролетариата. Два дома в Петербурге пришлось бросить. Но все члены семьи выжили и прекрасно устроились в разных странах Европы и США.
В России остался один Ярослав Морозов, который после известных событий 1917 года как-то быстро поумнел. Или просто семейная прозорливость сыграла роль. Он сразу же принял советскую власть, отрекся от семьи (может, тут фамилия сыграла роль? Может, среди Морозовых процент таких предателей больше, чем у носителей других фамилий?), клеймил родственников, придумывая все новые и новые истории про ущемление своих прав этими буржуями. И он сразу же изменил направление своего творчества.
Советская власть тоже приняла Ярослава Морозова. Такой типаж ей требовался – отрекшийся от родственников благородного происхождения, постоянно об этом говоривший, принявший новую власть и еще и активно изображавший ее на своих полотнах в нужном свете. Ярослав получил зеленый свет. По большому счету, в его жизни ничего не изменилось, кроме направления творчества. Теперь он вместо голых баб рисовал портреты представителей новой власти и картины с их участием, демонстрируя их, так сказать, человеческое лицо. От него осталось много картин «с детьми». Трудно сказать, была ли это идея самого Ярослава Морозова, или кто-то ему подсказал, что нужно изображать вождей пролетариата и просто государственных деятелей именно с детьми. Но Морозов специализировался именно на этом – и успешно.
Умер он в начале тридцатых годов своей смертью. В советские времена его картины выставлялись во многих музеях, по его творчеству писали диссертации, изучали в институтах, показывали подрастающему поколению. Но в последние годы, после того как советская власть прекратила свое существование, интерес к творчеству Ярослава Морозова, как и многих других художников, творивших примерно в одно время с ним, иссяк. Теперь не требовалось вывешивать репродукции картин с изображением Ленина (а уж тем более Сталина) в школах, институтах и прочих учреждениях. Статуи демонтировались, картины отправлялись в запасники, за их состоянием не следили и в случае пожара или затопления не спешили спасать, отдавая предпочтение другим. Реставрацией никто не занимался. Что-то было по дешевке продано, что-то просто исчезло в неизвестном направлении, что-то, не исключено, уже сгнило на какой-то помойке.
Судя по тому, что собрал наш информационный отдел, на сегодняшний день было известно о местонахождении тридцати двух картин Ярослава Морозова. Сюжеты некоторых повторялись, и я, ознакомившись со списком, не была уверена, того ли «Ленина с детьми» я сегодня видела или не того, который зарегистрирован официально. Фотографий к списку не прилагалось. Даже описаний не было, правда, названия говорили сами за себя.
– Почему к нему теперь проснулся такой интерес? – посмотрела на меня Виктория Семеновна.
Я включила диктофон, который у меня в кармане записал все прозвучавшие в Аукционном доме объяснения.
– Но это не объясняет интереса именно к Морозову, – заметила Виктория Семеновна. – Насчет советской живописи я все поняла. Но почему остальные картины продавались без особого ажиотажа, а как выставили Морозова, началась драка? Юль, наведайся к галерейщику.
– Думаете, скажет? Я хотела для начала узнать что-нибудь про умершего коллекционера. Или с дамами поговорить. Думаю начать с американки, а то уедет в свою Америку, и там-то ее найти будет гораздо сложнее. Даму с бриллиантами найдем. Пашка ее светлый лик, преображенный пластическими хирургами, запечатлел на камеру, имя и отчество знаем. Вот с третьей будет посложнее. Но раз на аукцион положено регистрироваться, попробую выяснить, кто такая.
– А имя американки ты знаешь?
– Кейт Боланд. Я слышала, как она себя называла сотрудникам Аукционного дома перед входом в зал. И парень к ней обращался «мисс Боланд». Иностранцы могут у нас селиться далеко не во всех гостиницах. Хотя могла разместиться в мини-отеле, тогда найти будет сложнее…