— Должно быть, тебе было безумно интересно с Энтони, — сказала Дженни, пока они искали место для стоянки, пытаясь разобраться во множестве непонятных знаков. Попав на территорию французского аэропорта, любой нормальный человек начинает подозревать, что его запутывают намеренно. — Расскажешь?
— Это было здорово, — ответил Браво, указывая Дженни на вроде бы освободившееся место в конце шеренги машин. — Дядя Тони был мне как отец, только мы с ним не ссорились: между нами не стояли вечные противоречия, как между мной и отцом.
— Примерно такого ответа я и ожидала.
— А как насчет ваших с ним отношений? — На облюбованном ими месте кто-то уже припарковался прямо посередине разделительной линии; оставшийся пятачок асфальта был слишком мал даже для кабриолета. — Ты пререкаешься со всеми своими наставниками?
Дженни пожала плечами.
— Как правило, да. Но, знаешь, с Энтони все немного иначе.
— Не говори, что между вами что-то есть.
Она поморщилась.
— Да нет, ничего подобного.
Они втиснулись на освободившееся место в соседнем ряду. Дженни молчала, сидя очень прямо; взгляд был устремлен в пустоту.
Браво узнал этот взгляд, выдававший напряженное раздумье. Он уже понял, что Дженни невероятно тяжело дается откровенность. В Мон-Сен-Мишель она ненадолго забыла об этом, а потом снова отгородилась от него стеной отчуждения.
— Если не хочешь говорить, не надо…
— Помолчи! — резко оборвала она его. Решившись, она, казалось, торопилась высказать вслух то, что было у нее на душе. — Я очень уважаю Энтони. Я всегда считала его и твоего отца действительно замечательными людьми. Вот почему меня так задевает, когда он надо мной насмехается.
— Он насмехается, потому что ты ему небезразлична, — сказал Браво.
— Да что ты?
Браво кивнул.
— Поверь мне. Он и надо мной всегда подшучивал.
Дженни посмотрела на Браво, словно чтобы убедиться в искренности его слов. А до него наконец дошло, какую высокую цену она заплатила за возможность служить ордену. Теперь она постоянно ожидала насмешек от любого мужчины, с которым общалась.
Он тихо сказал первое, что пришло ему в голову, чтобы подбодрить ее:
— Дороти Паркер как-то заметила, что насмешка может быть щитом, но не оружием…
Дженни молча смотрела на него. Потом, наконец, произнесла:
— Рискну предположить, что Дороти Паркер не была знакома с миром Voire Dei.
Она выбралась из «ауди» под тем предлогом, что у нее затекли ноги. На самом деле она боялась, что Браво по выражению лица прочтет ее мысли. Он догадался, как дорого стоило ей положение в ордене, и, чтобы хоть немного утешить ее, припомнил слова известной писательницы, чье язвительное перо не щадило ни мужчин, ни женщин. Дженни была удивлена и глубоко тронута. Но она не могла позволить себе ни малейшей слабости, особенно теперь, после того, как на короткое время забыла об осторожности…
Они забрали билеты и направились на регистрацию. Телефон Браво зазвонил во время досмотра службой безопасности. Миновав контроль, Браво обнаружил, что Джордан оставил ему голосовое сообщение. Говорил он тихо и напряженно, Браво с трудом узнал его обычно уверенный голос.
Он перезвонил. Джордан отозвался после первого же гудка.
— Ça va, mon ami?[19]
— Ничего, справляемся, Джордан.
— Как Дженни?
— Рядом со мной. — Браво нахмурился. Они уже подходили к выходу на поле, и он огляделся в поисках книжного магазина. — Джордан, у тебя очень странный голос.
— А… да. Эти датчане меня совершенно доконали. Без тебя я ни на что не гожусь. Тебе удается как-то с ними поладить; наверное, они тебя просто-напросто боятся…
— Разгадка проста, Джордан. В следующий раз, отправляясь на переговоры, убеди сам себя, что эта сделка тебе не слишком-то и нужна. Они почувствуют твое настроение и уступят, вот увидишь. Они вовсе не намерены упускать выгодное соглашение, поверь мне.