Время истекает, истаивает.
«Граждане пассажиры! Объявляется посадка на пассажирский поезд номер…»
— Это наш поезд, Софья.
— Феденька, не уезжай!
Как растерянно, как смятенно смотрят на Соню его темные, почти черные глаза! «Софья, вот обрати внимание: у армян и у евреев всегда грустные…»
«Просьба занять свои места. Нумерация вагонов начинается от…»
— Федя, куда ты едешь? Это плохо кончится!
— Софья, я люблю ее. Я без нее…
— Фри-и-идрих! — Звонкий, властный, протяжный окрик перекрыл гомон вокзальной толпы. Соня оглянулась, вздрогнув.
Узбекская Кармен в неизменной долгополой юбке стояла шагах в тридцати от них, возле табло. Фархад вился у материнских ног, нетерпеливо дергая Матлюбу за подол юбки.
— Фридрих, бери детей и иди к вагону! Я скоро.
И Матлюба отвернулась, скользнув по Соне беглым, равнодушным взглядом. Рядом с ней стоял рослый блондин, ее сверстник, и что-то запальчиво ей втолковывал.
— Кто это, Федя? — спросила Соня, совсем уже ничего не понимая, только чувствуя, как тает, испаряется время. — Кто это, объясни!
— Это ее сокурсник, — буркнул Фридрих. — Фархад! — крикнул он и направился к девочке. Та уже сползла с чемодана, торжествующе глядя на Соню: что, поняла, кто здесь хозяйка? Пшла вон — кричал этот победный взгляд.
Фридрих поднял чемоданы и понес их к перрону. Соня шла следом, уткнувшись взглядом в его широкую спину. Догнала, зачем-то отобрала несессер. Фридрих молча отнял его, стараясь не встречаться с Соней глазами. Он знал, что глаза его выдадут. Они выдадут его страх, растерянность и тревогу. Ничего, ничегошеньки, ни следа не осталось от недавней его победительности, от этого отчаянного: «Сегодня я счастлив!»
Он вышел на перрон. Дети послушно семенили рядом, держась за ручки чемодана и несессера. Но даже в их послушании ясно читалась восточная властная воля. Вот семейка! Ханских, байских, видно, кровей.
— Феденька, — снова начала Соня, идя рядом с мальчиком, протягивая руку к Фридриху, касаясь ладонью смуглого мохнатого Фридрихова запястья. — Феденька, ты хоть адрес мне…
Звук пощечины. Какой звонкий и внятный!
Фридрих швырнул чемоданы на пыльный перрон и оглянулся назад. Соня тоже оглянулась. Эти двое, Матлюба и ее провожатый, шедшие за Фридрихом и Соней, остановились шагах в десяти от них. Блондин тупо смотрел на Матлюбу, схватившись рукой за горящую щеку.
— Это ее сокурсник, — выдавил Фридрих. — Это просто сокурсник.
Блондин все еще держался за щеку, глядя на Матлюбу. Тогда она размахнулась и съездила ему по другой щеке, ударила не щадя, наотмашь.
— Сокурсник?! — Соня повернулась к Фридриху. Слова застревали у нее в горле. — Да ты же видишь, что это за напасть, за потрава, за чума, старый ты олух, безумец, какая любовь?! Это не любовь, это погибель твоя!
— Дети, — прохрипел Фридрих, не глядя на Соню, наклонясь к чемоданам. — Я ответствен за… Дети на мне.
Он поднял чемоданы и зашагал вперед, к третьему пути. Там, прижавшись грязным зеленым боком к пыльной платформе, уже стоял казанский, чингисханский поезд. Фридрих спешил к нему, выбиваясь из сил, рубашка мокрая, седые завитки волос прилипли к потному затылку.
Соня бежала следом за ним, беззвучно плача. Куда ты, Фридрих? Тебе не к этому поезду спешить — прочь от него, прочь, хоть по шпалам, но прочь, опрометью, голову сломя, голову, жизнь свою, душу свою спасая!
Соня догнала его, вырвала из его рук чемоданы, швырнула их наземь. Откуда силы взялись? Развернула Фридриха к себе и выпалила, тряся его за плечи, глядя в его измученное, старое, мокрое от пота, родное лицо:
— Пойдем домой! Все! Хватит, опомнись. Идем, я тебя к сыну отведу.
Он молча покачал головой, пряча глаза. Дети стояли рядом.
— Федя… — Соня понизила голос. — Я ведь тоже… Феденька, у меня ведь тоже…
— Пусти. — Фридрих высвободил руки. Поднял с земли чемоданы и снова рванулся вперед.
Эта узбекская змея со своим провожатым уже почти рядом. Нет, Соня ей Фридриха не отдаст.
И Соня снова догнала его, пытаясь вырвать чемоданы из его рук На них смотрели во все глаза — носильщики, лениво толкающие вперед свои тележки, проводницы в фирменных тесных мундирах, пьяненькие продавцы вокзальных несвежих сластей, сосредоточенные, сумрачные пассажиры, расслабленные, чуть заторможенные провожающие.
— Не пущу! — отчаянно, визгливо, по-бабьи крикнула Соня, почти повиснув на Фридрихе.
Он замер и повернулся к Соне, держа в руках эти чертовы чемоданы. Соня схватила его руками за шею, повторив: